Он забыл, что такое случается с людьми. Он пытался вспомнить, испытывал ли что-то похожее три года назад, когда узнал, что его жена Ирина спала с его другом и начальником, и не просто спала, но еще и пыталась ему напакостить[49]. Да, и тогда было тяжело на душе, но разница была в том, что он уже почти расстался с женой, и это была рана, нанесенная вдогонку, рикошетом. Было больно, но это была боль расставания с прошлой жизнью. А теперь все наоборот. Его ударили под дых, когда он только начал разгоняться на дистанции. Но и эта острая неотпускающая боль – ничто в сравнении со стыдом перед людьми, которых он обманул. Они не верили ему и правильно делали, что не верили, а он использовал все свое красноречие, обаяние, чтобы поверили. И они вполне теперь могут думать, что он сделал это специально. «Ну и что, – неожиданно услышал он кого-то в себе, кто не хотел испытывать боль и которому не было стыдно, – ты никогда больше не увидишь этих людей, а увидишь, так и не узнаешь. Это не бандиты, это не менты, которые потребуют отвечать за базар. Ты сделал все, что мог сделать, ты никого не хотел обмануть. Получилось, как получилось. Если хочешь этим заниматься дальше, то надо перешагнуть и идти».
Заниматься дальше? Первой Костиной реакцией стало даже не удивление, что подобные мысли приходят ему в голову, а удивление, что он спокойно эти мысли обдумывает. Сколько же яда успел за эти два года получить его организм мелкими дозами, что успел выработать такой иммунитет к тому, что является нормальной человеческой реакцией на постыдные действия. «Не было никаких постыдных действий, – снова вступил тот, другой, – мы живем в мире с перевернутыми моральными ценностями, и в этом мире перевернутых ценностей нельзя жить, притворяясь, будто ничего не перевернуто. То есть можно так жить, конечно, но тогда не надо заниматься никакой работой, связанной с людьми. Ты сам всегда повторял слова отца: «Можно делать все что угодно, если своими действиями ты не причиняешь людям сознательного вреда». Твои намерения были правильные, ну почти что правильные. То, что не так все сложилось – не твоя вина. Физикам, которые ядро расщепляли, куда хуже было, когда первую атомную бомбу взорвали. Однако никто их не осуждает. А не осуждает потому, что бомбу эту взорвали американцы, а взорвал бы Гитлер, так стали бы все эти ученые военными преступниками. То есть не в том только дело, чтобы намерения твои были чисты, но и в том, чтобы с этими чистыми намерениями ты оказался на стороне победителей».
Костя подъезжал к дому и так и не понял, приснился ему весь этот разговор или взаправду на фоне переживаний начал у него развиваться процесс раздвоения личности. Однако так или эдак, но стало легче. Настолько, что он даже решил не звонить Лизе с рассказом о том, насколько она была права, когда отговаривала его влезать в это дерьмо. Решил позвонить завтра на свежую голову. Или все-таки сегодня, после футбола, который он посмотрит с бутылкой коньяка, который пил редко, но и день сегодня был не то чтобы обычный. Хотя и в этом случае не будет он ей сегодня ничего рассказывать. Может, была она права, а может, и не была.