У Пушкина Радищев выглядит наивным мечтателем, не до конца понимающим значения своих поступков. Все, кто учились в советской школе, знают другого Радищева – первого русского революционера, борца с режимом, не сломленного до конца. В школьных учебниках эти слова звучат шаблонно – им скучно верить. На самом же деле восприятие Радищева как последовательного революционера на протяжении всей его жизни коренится во всей традиции русской либеральной историографии – от Александра Герцена до Натана Эйдельмана и Юрия Лотмана. Революционер и Просветитель. Образец римских республиканских добродетелей. Такой Радищев не мог истерично выхлебать стакан какой-то дряни и умереть невероятно глупо.
Натан Эйдельман писал: «Решительно отбрасываем версию о сумасшествии: сохранившиеся документы и воспоминания о последних месяцах Радищева свидетельствуют о разуме и энергии. Угроза Завадовского – «мало тебе… Сибири» – не может довести до самоубийства того, кто действительно крепко стоит за свое, кто ясно видит в Завадовском и ему подобных ненавистных противников. Нет, революционер не кончает жизнь самоубийством при ухудшении обстоятельств, усилении осады».
Юрий Лотман, известнейший русский филолог и историк культуры – последовательный сторонник версии философского самоубийства. Ученый считал, что Радищев подчинил свою жизнь и даже смерть доктринам философов, но по своему человеческому складу он не был философом-стоиком, напротив, был человеком страстным и импульсивным. Отсюда парадоксальный вывод: импульсивные поступки Радищева носят обдуманный характер. Он думал о самоубийстве многие годы, шел на него осознанно, но само исполнение задуманного носило полуспонтанный характер: не нашлось яду – выпил «царской водки», а потом пытался зарезаться.
Радищев, согласно Юрий Лотману, плоть от плоти XVIII века, или, как его еще называют, века Просвещения или века философов. Краеугольным камнем просветительской философии была идея освобождения через знание. Знание, очищенное от предрассудков, делает человека свободным – он начинает мыслить и действовать рационально. Отсюда один шаг до требования политической и духовной свободы, потому что власть церкви и монарха зиждется на предрассудках.
Идеологической базой Великой французской революции была как раз философия просветителей. Некоторые влиятельные философы этого направления рассматривали самоубийство при определенных обстоятельствах как свободолюбивый акт. Это не было четко сформулировано где-нибудь в одном месте. Книги, которую можно назвать «Катехизис самоубийц», нет. Самоубийство – крайний случай, последний аргумент, но философ при необходимости может к нему прибегнуть, потому что право распоряжаться своей жизнью – право свободного человека. Чаще всего такого типа самоубийства совершались, когда человека физически лишали свободы выбора: в ситуации ареста или смертного приговора. Таков в античности был выбор Сократа.