Только тот, кто был здесь несколько минут назад, коснулся скатерти не утюгом и не паяльником. Потому что горелый след был отпечаток ладони. Выжженный след пятерни.
…Клав сдержался.
Юлек по-прежнему сопел; прислушиваясь и вздрагивая от любого изменения в его дыхании, Клав судорожно принялся сдирать скатерть со стола.
Звякали банки. Клав торопился, шипя неслышные проклятия; он почему-то был уверен, что любой чужой взгляд на отпечаток этой руки сулит неслыханные беды. По счастью, на столешнице под скатертью ожог едва просматривался — Клав ожесточенно соскоблил его ножом.
Юлек спал; Клав натянул пальто — прямо поверх пижамы — и выскользнул из комнаты, прижимая к груди небольшой газетный сверток.
…Он возвращался, пропахший дымом от сгоревшей синтетики. Никто не видел. Никто не узнает.
На углу оживленно беседовали и дымили в пять сигарет ребята из службы «Чугайстер». Прохожие обходили их на почтительном расстоянии; Клав приблизился, улыбаясь широко и обаятельно:
— Ребята, угостите сигареткой.
Под пятью такими взглядами Юлек Митец, к примеру, одним махом наложил бы в штаны. Клав только скромно пожал плечами:
— Ну нету денег у бедного лицеиста, мама с папой на сигареты не дают, оно и понятно, да?
— Да, — с насмешкой отозвался коротконогий, с мощным торсом крепыш; широкая меховая безрукавка делала его фигуру приземистой, как стол. — Курить вредно, хамить опасно.
— Хороший парень, — усмехнулся другой, сутуловатый, с прозрачными, как стекло, голубыми глазами. — Тебе уже семнадцать исполнилось?
— Нет, — сообщил Клав, не утруждая себя враньем. — Но, поскольку с бабой я уже переспал, давайте будем считать меня совершеннолетним. Да?
Кажется, четверо из пятерых на мгновение растерялись. Пятый, немолодой, с навечно загорелым скуластым лицом, удовлетворенно кивнул:
— Убедил. Лови.
В руку Клаву легла сигарета, короткая и толстая, и следом протянулась зажигалка:
— Закуривай…
И он затянулся впервые в жизни.
Те четверо, что молча злились на него за свою мгновенную растерянность, сразу же взяли реванш. Мальчишка кашлял, легкие его раздирались свирепым «матросским» табаком, а из глаз градом катились слезы.
— Достукался?
— Как с бабой-то, так же было? Или все же сподручнее?
— А вот в лицее твоем расскажу! Вас там розгами, часом, не учат?..
Преодолевая тошноту, Клав затягивался снова и снова. Перед глазами у него дотлевала скатерть с выжженным следом ладони. Если бы чугайстры это видели…
Ему нужно было преодолеть страх перед ними, чугайстрами, убийцами нявок. Ему, сообщнику, уничтожившему улику. Потому что теперь Дюнка будет с ним, он знает это точно.