— Я вас задерживаю, уже поздно? — сказал я.
— Что вы, что вы! — сказала Катюша. — Я чай принесу.
Катюша составила тарелки стопкой и унесла их на кухню. Вскоре она вернулась с большим подносом чайной посуды.
— Ну а где вы работаете? — спросил Константин.
— Я работаю на историческом поприще, — сказал я.
— Это очень хорошо, — согласился Константин.
Константин Константинович притащил большой медный самовар, начищенный и сверкающий. Руки старика подрагивали от усилия, но лицо серьезно выражало торжественность, будто он представлял присутствующим нового, важного человека. Константин принял самовар и поставил его на середину стола.
— Идите к нам, у нас много работы, — сказал вдруг Константин. — Я главный зоотехник совхоза. Это тоже история. Я вас могу свободно устроить. Наш совхоз снабжает Москву. Хозяйство хорошее, сильное. Молодежи много. Есть общежитие. Есть самодеятельность, мы хотим открыть свой народный театр. Мы тоже хотим изучать историю.
— Нет, я бы просто поработал у вас в хозяйстве, — сказал я, принимая чашечку с чаем и ставя ее на блюдце.
— Ну просто будете работать, — сказал Константин.
— У нас хорошо, — подтвердила Катюша. — Я тоже работала, пока вот Костик не родился. Не пожалеете.
— Не пожалеете, — сказал Костик, устало глядя на меня.
Чувствовалось, что мальчик хочет спать.
— Он совсем засыпает, — сказал я.
— И не засыпаю, — сказал Костик.
— Нет, мне нужно идти. Большое вам спасибо, мне нужно идти. — Я встал. — Мне очень хорошо было у вас. Большое вам спасибо.
— Куда же вы пойдете? — сказала Катюша.
— Я приезжал сюда по делам к своему другу, а сейчас мне нужно торопиться в Москву, поздно уже.
— Куда пойдет? — сказал Костик и нахмурился.
— Оставайтесь у нас, сейчас действительно поздно, — сказал Константин. — У нас места много.
— У нас часто бывают гости и всегда остаются, — сказала Катюша. — А утром или поедете, или вместе с Костей пойдете в совхоз.
— Вместе пойдем в совхоз, — сказал Константин. — И все у вас устроится. Оставайтесь.
— Нет, пойду, спасибо, — сказал я, направляясь к двери.
Костик прямо за столом пронзительным и резким голосом заплакал. Я в нерешительности остановился у двери.
— Он будет плакать, — сказал Константин Константинович.
— Я буду плакать, — сказал мальчик, на мгновение прервавшись, и снова заплакал. — Мне одному спать страшно. Я боюсь.
— Он очень боится, — подтвердил Константин Константинович.
И я впервые увидел, что плачет он без слез, только лицо его багровеет.
— Оставайтесь, — сказал Константин. — Куда вам ехать!
— Но он же может спать с родителями, — сказал я Константину Константиновичу.