Коненкова называли тогда «русским Роденом». Союз немолодого скульптора и юной девушки напоминал роман Родена и юной Клодель. Коненков, как и Роден, бесконечно лепил нагое тело возлюбленной. Но, в отличие от безумной подруги Родена, Маргарита оказалась очень практична. Коненков – далеко не последний в ее любовной коллекции. Ее тогдашние любовники – это многочисленные звезды, от Рахманинова до Шаляпина. Причем она владела высшим искусством – не только заполучить их, но и умело расстаться. Любовники становились «полезными друзьями».
Уже перед Революцией Коненкова избрали в Академию. После Революции его мастерская стала центром московско-петроградской богемы. Коненков пил, ходил в домотканых одеждах, божился, что умеет разговаривать с деревьями и гладить поющих соловьев. Участвовал в наглядной большевистской пропаганде, сделал гигантскую памятную доску «Жертвам и героям Революции». Доска, по-моему, до сорок седьмого года висела у Сенатской башни, на Кремлевской стене. Он был тогда доволен жизнью, но не она. Голодная Россия ей наскучила, и она пришла к нам. Это был лучший способ легально покинуть страну. Держалась предельно деловито. Сразу объяснила: они хотят жить в Америке с возможностью вернуться. За это она будет присылать нужную информацию, а мы ей – нужные суммы.
Я должен был в это время ехать в Америку, меня это очень устраивало. Я переговорил с Кобой. Коненкову разрешили участвовать в выставке русского и советского искусства в Нью-Йорке. После выставки они остались в Америке и объявили себя «невозвращенцами».
Моя поездка в Америку состоялась в конце двадцатых.
(Из своего американского прошлого расскажу лишь о том, что связано с Коненковыми.)
В Нью-Йорке я понял, что мы не прогадали. Коненков стремительно завоевал славу. Он умело пугал эксцентричностью, расхаживал по Бродвею в косоворотке, с неизменным котом на плече. Его нью-йоркская мастерская получила такую же экстравагантную популярность, как прежде – флигель на Пресне. Марго полностью вписалась в стиль богатой американской богемы – роскошные платья, украшения из драгоценных камней, сделанные по эскизам Коненкова. Бывать в мастерской Коненковых стало модно. Когда я к ним пришел, он, пьяный, играл на гармони. Было множество столь же пьяных левых интеллектуалов. Помню, Коненков кричал:
– Поглядите на ее руки с изящнейшими пальцами… Таких рук не видел никто!.. Моя жена и я – вот и все, чем славен Нью-Йорк!
Потом поехали к Гудзону, и Коненков чуть не утонул, пожелав забрать из воды отражение луны.
Регулярное посещение мастерской принесло мне тогда нескольких новых агентов. Да и Маргарита, благодаря положению, снабжала полезнейшей информацией. Но, к сожалению, все изменилось буквально в один день.