Я уставился на него.
– Вы поможете вашему другу закончить свою миссию на земле… Ну вот, глядите, это важнейшая и последняя картина. Она пока в работе…
На огромный деревянный мольберт был водружен громадный картон. Здесь было множество изображений, которые я не запомнил. Но отчетливо помню, что в центре, в треугольнике, окруженном светилами, стоял Самсон, разорвавший цепи. И рядом цифры – 1953.
Коненков усмехнулся.
– Чтобы цифры никого не соблазняли… – Он поднял кисть и на моих глазах грубо замазал их голубой краской. – Но вы запомните хорошенько: пятьдесят третий!.. Это все, что вам надо знать. Сейчас за работу! Чтобы ничто никого более не тревожило… – (откуда-то он знал и это!), – мы с вами их снимем.
Он заставил меня снять со стен все семнадцать изображений. Они оказались достаточно тяжелыми. Мы отнесли их в глубь мастерской – туда, где стоял гигантский Христос.
– Я редко приглашаю сюда гостей. Точнее, никогда не приглашаю.
Художник выключил свет, и мастерская потонула в полумраке.
Мы вышли в гостиную. Я хотел проститься с Марго, но он сказал:
– Не надо ее больше мучить. Она и так расстроена. – Открывая дверь на улицу, шепнул: – Пятьдесят третий… Самсон, разрывающий оковы.
Через день я улетел в США. Не стану описывать подробно все путешествие, это должна быть отдельная история…
К моему изумлению, в Америке все оказалось иначе, чем я ожидал. Я будто вернулся в давно забытую мною атмосферу тридцатых годов. Все те же многочисленные американские левые относились к нам с истинным восхищением. Восхищались нашей победой над Гитлером, простотой Дядюшки Джо, так импонировавшей стране переселенцев. Среди тамошних интеллектуалов было полно «русских евреев». Их предки уехали из России при Александре III. Они покинули страну государственного антисемитизма, и оттого после Революции Россия с ее еврейскими лидерами была необычайно притягательна для этих леваков. И хотя с тех пор Коба изгнал почти всех евреев из Политбюро, заключил пакт с Гитлером, напал на Финляндию, оккупировал Прибалтику, предал Польшу и устроил процессы над «врагами народа», их любовь к СССР выдержала все испытания. Полтысячи американских интеллектуалов подписали коллективное заявление, осуждающее «невозможную ложь, будто СССР в чем-то схож с тоталитарными государствами». Коммунизм для них оставался религией, а антисоветские книги – ересью! Компартия в Америке достигла рекордной численности – около ста тысяч членов. Думаю, в те годы она могла попасть в Конгресс. В такой обстановке работать было легко и даже весело.