— А то! Про южные моря и все такое. У Конрада есть гитара. Он иной раз поет в пивных Малого Базеля.
— «Сядь в лодочку любви, поедем на Гавайи…» — Хункелер утер взмокший от пота затылок.
— Что, простите?
— Да так, ничего. Вспомнилось… Скажите, разве по ночам окна практики никак не защищены?
— Почему? У нас специальные наружные жалюзи против взлома.
— Сегодня утром, когда вы пришли, жалюзи в кабинете госпожи Эрни было опущено?
Г-жа Швааб помедлила, задумалась, потом решительно покачала головой.
— Конечно, нет. Я ничего не трогала.
— А в субботу утром, когда вы уходили, оно было опушено?
— В выходные жалюзи всегда закрыты. По субботам, во второй половине дня, приходит уборщица. Так вот ей запрещено поднимать жалюзи, даже когда она моет окна.
— Кто же его в таком случае поднял?
Г-жа Швааб опять задумалась, напряженно, сосредоточенно, потом сказала:
— Снаружи его не откроешь. Подъемное устройство находится внутри. Значит, убийца вошел через дверь.
Начальник технико-криминалистического отдела д-р Гюстав де Виль, по обыкновению, явился с получасовым опозданием. Родом он был из Эльзаса, притом, судя по одутловатой красной физиономии, большой бонвиван. Но глаза, как всегда, смотрели остро и цепко.
— Ну, что опять стряслось в нашем тихом Базеле? — спросил он. — Сызнова какую-то дамочку порешили?
Он бегло обозрел труп, белоснежным платком утер лицо и отошел в сторону, чтобы не мешать фотографам.
— Похоже, она не сопротивлялась. Красивая женщина, между прочим. — Де Виль бросил взгляд на Че Гевару. — Удивительно, его же давным-давно сдали в архив. — Он подошел к окну, осмотрел подъемное устройство. — А жалюзи почему не опущено? Сломано, что ли?
Через приемную Хункелер вышел на улицу. И тотчас почувствовал, как зной, точно влажная простыня, обволакивает все тело. Через дорогу, под двумя платанами, чьи ветви сплелись в густой навес, сидели десятка два стариков — женщины в легких цветастых платьях, мужчины в рубашках с коротким рукавом. Один, в соломенной шляпе, курил сигару — «Бриссаго». Подле старикана пристроился Халлер и, набивая трубку, слушал его рассказ.
Хункелер подошел к молодой женщине, которая сидела на скамейке у входа. Короткая стрижка, волосы рыжеватые, крашеные, очевидно по моде нынешнего лета.
— Вы позволите, госпожа Цбинден?
— Конечно. — Она даже подвинулась, хотя в этом не было никакой необходимости.
— С трудом выношу этот запах… Слабый, едва уловимый, но я сразу учуял.
— Я туда не пойду, — г-жа Цбинден посмотрела на комиссара, печально, устало, — не могу смотреть на покойников. Такие были замечательные выходные в Шварцвальде, а теперь вот госпожи Эрни нет в живых.