— Там прохладно, верно?
— Да, и елками пахнет.
Они наблюдай и, как Мадёрен и Луди заталкивают шестерку наркоманов в микроавтобус. Последней запрыгнула собака. И машина уехала.
— Это не они, — сказала г-жа Цбинден, — они безобидные.
— Если б знать, кто безобидный, а кто нет, — вздохнул Хункелер.
— Что с ними будет? В тюрьму посадят?
— Да нет, вряд ли. Проверим по картотекам. Потом отпустим.
— Значит, вечером они опять будут здесь, — удовлетворенно сказала Рут Цбинден.
— Возможно, если у них нет другого пристанища.
— Они возвращаются, потому что здесь им хорошо. Им здесь выдают метадон[1]. И сестры за ними присматривают.
— Медсестры?
— Нет, сестры Бюлер, у них двухкомнатная квартира вон там. Обеим за восемьдесят, и они вечно ссорятся. Но сердце у них золотое.
— А как насчет алкашей?
— Вы про Альбина и Конрада? — Она смеясь покачала головой. — Да они не настоящие алкаши. Бутылка вина у них, конечно, всегда при себе, но они и поесть не прочь, когда угостят. Салями, к примеру, или мортаделлой. Тогда они поют тессинские[2] песни. С ними полный порядок.
— Но ведь кто-то убил госпожу Эрни. Может, именно безобидный алкаш, с которым вроде бы все в порядке.
— В павильоне и другие люди ночуют.
— Вы знаете их имена?
— Нет. В последние годы тут было что-то вроде неофициальной ночлежки, и пенсионеры, и полиция смотрели на это сквозь пальцы. — Она провела ладонью по лицу, словно отводя прялку волос. — Мне этот народ симпатичен. Я рада, что есть люди, которые выбиваются из общепринятого порядка. Одному из них, пожалуй, уже за семьдесят. Мы зовем его Авраамом. Правда, он появляется редко. Потом еще такая маленькая, кругленькая женщина. Но и ее я тоже давненько не видала.
— Сколько ей лет?
— Около шестидесяти. Ее Ворчуньей прозвали. Она вечно брюзжит, что в павильоне черт ногу сломит. Начиная с октября их тут не увидишь, слишком холодно, должно быть. Только наркоманам холод не помеха.
Хункелер посмотрел на нее — тонкие руки, рубиновое колечко на пальце, загорелые коленки, серо-золотистые глаза.
— Ох-хо-хо, жарища, да еще и трупный душок. Честное слово, пора на пенсию.
— И чем же вы тогда займетесь?
— Может, уеду, буду ходить на яхте у берегов Пелопоннеса.
Она улыбнулась, пригладила ладонью короткие волосы.
— А как поживает ваша простата?
— Хорошо поживает! Кстати, хочу кое о чем вас спросить, если позволите. Госпожа Эрни как-никак женщина привлекательная. Любовника у нее не было?
Комиссар заметил, как по глазам лаборантки пробежала тень, но всего на секунду.
— Может, и был, только я ничего об этом не знаю. По-моему, ей вообще было не до любви. Она невероятно серьезно относилась к своим профессиональным обязанностям и до поздней ночи посещала пациентов на дому, прежде отработав целый день здесь, на приеме. Вдобавок политическая деятельность. Она бывала на всех театральных спектаклях и на выставках, старалась не отставать от культурных событий. Но когда-то она пережила несчастную любовь. И так и не смогла ее забыть.