Ярость не заглушила вожделения: франк перекинул юношу через спинку низкого диванчика, и одним мощным движением вошел в сухую, сжатую от страха попку. Айсен зашелся хриплым стоном, что странным образом только раззадорило его хозяина. Глубокими рвущими толчками тот терзал недра бьющегося под ним юноши: Айсен себя не помнил от боли и страха - даже в школе их готовили постепенно, увеличивая размер очередного орудия и скорость. Их берегли и лелеяли, не доставляя боли, сверх необходимой.
Еще никогда его не имели настолько жестоко! Даже владелец школы, Бабудай-ага, овладевший им сразу же по покупке, - Айсену тогда было всего 7 лет, - старался двигаться осторожно, объясняя, что его отверстие просто еще слишком мало, но уверяя, что за болью всегда следует удовольствие. С того самого момента, когда почтенный Бабудай-ага совал ему в руки сладости, и до сего мига - Айсен ждал этого удовольствия и уже не верил в него. Он просто привык терпеть, как теперь, пережидая бурный гнев рыцаря.
Насилие продолжалось долго, франк испытал необычайно острое и сильное наслаждение, кончив подряд два раза в самую глубину чрева юноши. Извлекая привядший член из принадлежащего ему отверстия, обошедшегося весьма дорого, он пнул съежившегося в дрожащий комок раба:
- Пшел вон!
Айсен встал, придерживая отбитые ребра, и побрел к выходу. По ногам у него текла сперма господина, с розоватыми прожилками содранной тоненькой внутренней кожицы. В этот раз он знал, что виноват сам, - такого не случалось с ним никогда! Его рот, как и полагается, всегда был услужливо открыт, для тех, кто желал опробовать технику школы. Он мог взять полностью член любого размера, и как бы на самом деле он не относился ко вкусу семени, то уж во всяком случае давно привык к нему… Правда, школа Бабудай-аги была одной из лучших и абы кого там не принимали, поэтому с тех пор, как его стали выставлять, Айсен еще не встречал настолько отвратительный фаллос. Увы, ему оставалось только смириться.
***
Теперь Айсену пришлось просидеть в подвале, в почти полной темноте, одному, - дня три. Хорошо хоть ему просовывали лепешки и воду. Когда же его снова вывели, мальчик был не способен ни о чем думать, кроме возможности умыться. Он остервенело смывал с себя вонь и грязь у корыта с дождевой водой, после чего тщательно подмылся, даже не замечая презрительных взглядов немногочисленной гарнизонной прислуги.
Застыв на коленях в ожидании хозяина, юноша старался не думать о том, что ему предстоит, - вообще не думать!
Когда храмовник вошел, Айсен невольно вздрогнул, и заметив это рыцарь довольно ухмыльнулся: страх беззащитного юноши его забавлял и возбуждал. Да, возбуждал, как еще там, в караван-сарае, взбудоражило выражение полной покорности на хорошеньком личике выставленного на помост парнишки.