Зато вот уж кто-кто его больше не баловал, так это господин: ни добрыми, ни просто словами, ничем, - по всему, вовсе вычеркнув его из списка людей. Только однажды, когда еще гость был в доме, вскользь безразлично бросил:
- Вижу почтенный Ахмади тобой доволен…
Потом не стало и этого, господин был чем-то озабочен и почти постоянно раздражен. Как-то войдя в купальню, и застав там Айсена, раскладывающего полотенца, вспыхнул гневом почти так же, как при недоразумении между ними во время лечения.
- Ты что здесь делаешь? - вымыться он был вполне способен и сам, и прямо запретил мальчишке лезть к нему, тем более что обстановка была более чем интимной. Настырный, - его в дверь, а он в окошко!…
- Ничего… - еле слышно пролепетал юноша, еще ниже опуская голову, тонкие руки замерли над узорчатой вышитой тканью.
- Брысь! И не попадайся на глаза, пока не позову, иначе я все-таки продам тебя при первой же оказии!
Побелевший как полотно, которое держал, Айсен опрометью вылетел вон. Сердце зашлось, - колотилось, как безумное, но ни слез, ни обид не было больше: кончились слезы, и какие обиды могут быть у раба!
Глупо. Смешно: напридумывал, навоображал себе глупый раб чего-то, а секрет оказался прост - не в тебе дело, просто этому его господину нравилось, когда игрушка под ним кричит от страсти, а не от боли. Добрый господин, ласковый… Вот и все.
А теперь поиграл и хватит. Котенок… Забавный котенок, - юноша задержал противень с докипавшим маслом, не чувствуя, что пальцы жжет сквозь тряпицу. Вспомнилось: красивый…
Плеснуть бы себе этим маслом в лицо! Тогда он никогда не будет больше красивым, и играть с ним станет неинтересно, и не будет смысла ни отдавать кому-то, ни продавать… Что с того, что в этот раз почтенный Ахмади его не тронул, всегда найдется кто-нибудь менее щепетильный.
Или менее брезгливый, которому плевать на шрамы была бы дырка, - но какая в сущности разница! Когда ломают тело, не так больно, чем когда выбрасывают душу, как грязную салфетку. За ненадобностью.
«Господин, единственный мой!
Сердце мое у ног твоих, - ступай твердо…»
А вдруг все-таки вспомнит еще, позовет разочек! Руки бы его коснуться…
Жестокая пощечина заставила его очнуться, противень отлетел в сторону, расплескивая горячее масло - к счастью мимо. Хамид с минуту смотрел на мальчика, равнодушно стоявшего в ожидании следующей оплеухи, и с коротким хриплым звуком, как будто у него тоже дышать не получалось, прижал Айсена к себе. Старик гладил его по волосам, по плечам, напряженной спине, но юноша молчал. Он не плакал, не вздрагивал, не делал попыток отстраниться, словно одеревенев целиком, и Хамид был вынужден отпустить его.