— Вы назначены командиром отряда красных коммунаров при ЧК.
Сколько лет с тех пор прошло. Теперь Добоша считают опытным чекистом: за спиной — командирские курсы в Омске и в Москве, подавление бакинского мятежа, екатеринбургская отдельная бригада войск ВЧК, работа уполномоченным ГПУ по Шадринскому уезду и хлопотная должность помощника начальника экономического отдела полномочного представительства ОГПУ по Уралу…
За окном загудел пароход. Совсем близко шумела Кама. Так захотелось постоять хоть немного на ее крутом берегу.
Добош взглянул на часы. Машина придет через тридцать минут. Можно успеть спуститься к Каме.
Речной простор сверкал на солнце. Пришлось на миг даже зажмуриться.
Добош присел на траву. По Каме плыл старенький колесный, но все еще нарядный пароход. Чумазый катер тянул длинный изогнутый плот, на краю которого стоял малюсенький дощатый домик.
Из домика вылез бородатый мужик и широко зевнул.
Миром и покоем дышал камский простор, и было трудно представить себе, что где-то рядом идет беспощадная тайная война.
Лесной ветерок с противоположного берега коснулся потного лба, слипшихся волос, словно рука мамы Ирмы.
Добош услышал, как сорвалось сердце и зачастило. Прости, мама Ирма! Я не приехал на твои похороны. Я не успел бы. Да и не смог бы — весть о твоей смерти дошла до меня через полгода. Одно утешает: нашли тебе место поближе к могиле отца…
Кама напоминала Добошу Дунай.
Ему нестерпимо захотелось хоть на миг попасть в село Шергаш, где он родился, заглянуть в дом к брату Александру, увидеть сестренок Лизу с Розой!..
Раздался призывный гудок автомобиля.
Пора! Добош еще раз оглядел камское раздолье, помахал девочке, которая вышла из домика на плоту вслед за мужиком.
Девочка ответно взмахнула рукой.
Добош повернулся и пошел к дому, где ждал автомобиль и где, пригорюнившись, сидела на лавочке его квартирная хозяйка. Она проводила мужа и двух сыновей на гражданскую… Да так и не дождалась их.
А теперь уходит жилец: вернется ли? Все-таки легче, когда есть о ком заботиться.
Добош поймал ее грустный взгляд и ободряюще кивнул:
— Я ненадолго. Скоро вернусь…
Паровоз бежал резво, касаясь длинной дымной гривой земли, оставляя серо-белые клочья на кустах и деревьях.
Вагоны раскачивались. Чудилось, могут они опрокинуться и полететь в реку. Рельсы были уложены по самому краешку высокого берега. Правда, по обрыву карабкались ели и сосны, и они удержали бы вагоны, подставив свои могучие многолетние стволы. От этого спокойней становилось на душе.
Добош пристроился у окна, вагон общий — полка над полкой, в три этажа, как нары. На нижних теснились по четыре-пять человек, на верхних блаженствовали счастливчики, они лежали, вытянув ноги, загораживая проход сапогами, ботинками, остроносыми штиблетами, а порой широкими лаптями.