Представляю себе, как этот господин врывается в кабинет государя с криками "Заговор! Наследник престола в опасности!" Александр был впечатлен. Особенно, когда выяснилось, что императрица Мария Александровна осведомлена куда больше его, и что нити ведут в Сибирь.
Тем не менее, император проявил характер. Поездка Никсы в Копенгаген была перенесена на другой день. В замке Югенгейм, близ Дармштадта, принадлежавшем брату царицы, принцу Александру Гессенскому, был проведен самый тщательный, какой только возможен при нынешнем состоянии медицинской науки, консилиум.
Диагностировали воспаление, заставляющее, кстати, Николая Александровича страдать от болей и сутулиться, нижней, поясной части позвоночника благодарение Господне – еще не запущенное. Немедленно было назначено лечение и щадящие поврежденную спину процедуры. Личный доктор наследника Шестов был тут же удален от двора и выслан в Россию.
Его Императорское Высочество, в компании с братом, Александром Александровичем, все-таки выехал в столицу Дании. Только теперь за состоянием здоровья наследника следили лучшие доктора империи.
Мезенцев получил высочайшее благоволение, чин генерал-лейтенанта, место начальника Третьего отделения и прозвище "Фрондер". Князь Долгоруков сказался больным и уехал поправлять здоровье в Ниццу. А император Александр II принялся отгадывать ребус – чьи уши торчат из-за спины безвестного сибирского губернатора.
Я был доволен и не скрывал этого. С плеч, будто груз спал. И даже Фрезе, после пары бокалов коньяка, разговорившийся и искренне переживающий за здоровье надежды империи, стал казаться милым, безобидным дядюшкой.
Снег, снег, снег. Кони бьющие копытами по снегу…
Еще помнятся летняя жара и теплые дожди. Еще не верится в сугробы с буранами и стужу. Снега еще не много. Долгая, затяжная осень перешла в малоснежную и не особенно холодную зиму. Кое-где ветер сдувает замерзшую воду с покореженного распутицей тракта, и там сани вздрагивают, словно живые…
Экипаж мотает и шатает так, что рукописные буквы вскоре начинают расплываться перед глазами. Понимаю, что не стоит торопиться портить глаза – покрытые изморозью маленькие оконца дормеза не пропускают достаточно света, но жаль тратить время. Конечно, путь до столицы не близкий, но и сделать нужно успеть многое. Остановки на почтовых станциях наполнены безвкусной пищей, краткими часами сна и скрипом железного перышка по бумаге.
Всеподданнейший отчет уже готов. И не буду больше переписывать, стараться как-то сгладить может быть излишне жесткие слова и выводы. Зато это правда. И мои планы на фоне страшных цифр выглядят вполне естественными, не столь уж и революционными. И, самое главное, реально выполнимыми. Плох тот подчиненный, и никогда ему не стать начальником, кто в отчеты трудолюбиво переписывает проблемы, не потрудившись привести варианты их решения.