Очарование спало. Я поднял ствол и пальнул, не целясь, куда-то над головой полосатого разведчика.
— К бою! — напрягая голос – в ушах звенело от неожиданно громкого звука выстрела из короткого ствола. — Командуйте, сотник.
— Экак, — крякнул Степаныч, вместе со мной дождался, пока травяные шторы укроют в одно мгновение исчезнувшего зверя, и засуетился, расставляя стрелков. С ними в одну шеренгу встал и я. Лишний ствол не помешает.
Казаки, как мне показалось, спокойно заняли места в двух шеренгах. Передняя линия встала на колено. Именно к ним я и присоседился. Опасался, что ноги от страха станут дрожать и это повлияет на меткость. Но сердце, после "свидания" с полосатым котом, еще в полусжатом состоянии, так что, удивляясь сам себе – совершенно не боялся.
Краем глаза успел заметить, как рядом опустился на колени шкафообразный Безсонов. В его руках десятифунтовое ружье кажется мелкашкой из студенческого тира. Но это, конечно, свойство рук, а не винтовки.
Что только не лезет в голову. Островерхий край приклада неприятно упирается в бедро, глаза высматривают в клубах пыли серые контуры приближающихся врагов, а размышлял о том – успеет ли молодой тигр сбежать из прибрежных зарослей до того, как небо вздрогнет от залпов…
— То-о-овсь, — орет сотник. Левое ухо сразу заложило. Звуки стали доноситься, как в плохо дублированном кинофильме – с некоторой задержкой.
Воинство Турмека давно уже нас заметило. Остатки эскадрона начали разворачиваться в атакующую дугу. Нас, тонкую линию стрелков, преграждающих путь к родным стойбищам, они в серьез не воспринимали. Ну да. Мы же не прячемся за валами, оттого и кажемся легкой добычей.
Их, по крайней мере, раза в четыре больше. Гера тут же любезно подсказывает, что каждому из нас нужно успеть сделать по четыре выстрела за пару минут. Потом лава сомнет, растреплет строй. Начнется свалка, где все решит сабля. И револьвер.
За себя не беспокоюсь, а вот возможна ли такая скорострельность у казачьих дульнозарядных фузей – понятия не имею. Так и не удосужился узнать.
До орды, старательно подгоняющей усталых лошадей, шагов шестьсот. Руки вспотели и скользят даже внутри тончайших перчаток. Хочется, чтоб уже началось. Нет, жажды крови – нет. Просто – раньше начнешь, быстрей закончишь.
— Ну, братишечки! — медведем ревет Безсонов. — С нами Господь! Пали!
В уши впивается острый гвоздь. Я стреляю в какую-то серую тень. Казаки рядом вытягивают бумажный, похожий на конфетку, патрон из подсумка, скусывают часть, бросают пулю в дуло. Сильный, резкий удар о твердую, сухую, каменистую землю, сковырнуть сгоревший капсюль со штырька, а на его место одеть другой. Вспышка пламени из полуторасантиметрового ствола, еще одно облако сизого, остро пахнущего дыма. Сотник что-то кричит – беззвучно разевает рот, как рыба, выброшенная на берег. Я передергиваю скобу. Приклад толкается в плечо. Мутный силуэт впереди уменьшается наполовину.