Потом было трудно, и жизнь оказалась совсем другой, чем она представлялась ей тогда. Великая Революция, которую она так приветствовала в юности, жестоко отняла все то, что окружало Олечку с детства. Но рядом был ее Митя, и теперь еще двое маленьких сынишек. Рядом в Москве жили ее братья, с которыми она поддерживала отношения. И нужно было жить, хотя и другой жизнью.
Время шло, мальчики стали известными летчиками. И летали на длительные расстояния. И там далеко, за океаном, в Канаде их ждал прадедушка, бронзовый памятник их известному предку. Великого мореплавателя, Крузенштерна не забывали. И даже в наше время, звучит песня: «Когда паруса Крузенштерна. Имя Ивана Федоровича Крузенштерна было увековечено не только в названиях кораблей, и пролива, но и во внуках. Они были достойными потомками. И такими же любителями земных просторов. Только прогресс вместо парусов дал им в руки крылья.
* * *
В то время, когда я знала Ольгу Константиновну, это была уже располневшая женщин, но в ней чувствовалась еще та фигурка, с покатыми плечами, и нежной кожей. Ее волосы были скручены в пучок, и заколоты, какой-то старинной заколкой, наверное, еще с тех времен. Простенькая трикотажная кофточка под пояс, длинная юбка, и все та же, очаровательная ямочка. Казалось, что Ольга Константиновна специально вызывает эту ямочку на свою щечку. Потому что, с ней она становилась все той же девочкой в матроске, с выражением лица, ребенка, которого всегда любили, и разрешали и побаловаться и попросить, все, что он хочет.
Дядя Митя со временем постарел и превратился из красивого великана, в огромного ссутулившегося старого мужчину. Он был какой-то замедленный. Одежда у него была сильно поношенной. Руки, казались, очень длинными, обувь неимоверно большой, и сам он был очень нескладным. Но казалось, что это ему совершенно безразлично. Он уже жил совсем другой жизнью. И представить его с матросским обмундированием и молодыми желаниями было трудно.
Это недостаток всего человечества. Все видят в старике – только старика, а в старушке даже не могут представить былую красавицу. А ведь и они были когда-то детьми, с нежными щечками и золотыми завитками на милой головке. На них умилялись, любили, подбрасывали на ручках, и целовали в животик.
Дядю Митю знала вся ребятня.
Он был очень добрый и не мог пройти мимо них, не засунув в свой старый, помятый карман руку, и не вытащив оттуда слипшиеся конфетки подушечки. Он был совершенно безобидный. И казался теперь даже немного странным. Но хотя красоту и молодость дядя Митя потерял, у него остался его рост и огромные ручищи, в которых еще была сила.