— Товарищ Чулков, — выделил Павлов одно место доклада мичмана, — а почему у вас только старые торпеды?
— Сыровато, товарищ командир. Электроника этого не любит.
Пробитая в сугробе узкая щель вела к массивной двери с двумя рядами заклепок, напоминающими пуговицы на старом мундире. Пока Чулков возился с амбарным замком внушительных размеров, Павлов прикидывал, как козырек над входом мог выдерживать такую снежную тяжесть.
За скрипучей дверью начался низкий коридор с овальными сводами, он вывел к длинному отсеку — зал не зал, но что-то в этом роде. По обеим стенкам отсека доверху размещались и уходили вглубь торпедные гребные винты, походившие на старые самолетные пропеллеры. Склад освещался редкими тусклыми лампочками; пахло холодной сыростью, известкой и машинным маслом. Каждый шаг сразу отдавался глухим, быстро затухающим эхом.
Павлов осмотрел торпеды и, указывая на объемистые, притулившиеся к стенке ящики, спросил:
— А тут что такое?
Чулков часто заморгал глазами, затоптался и, как бы через силу, вымолвил:
— Оборудование…
— Товарищ командир, — поспешил объяснить Малышев, — тут у нас оборудование для осушения, вентиляции… в общем, полный комплект.
— И как же долго этот полный комплект стоит у стеночки? — холодно осведомился Павлов.
Чулков кинулся к настенному календарю, поводил по нему пальцем, пошептал что-то и с уверенностью заявил:
— Вчера, в аккурат, три месяца стукнуло.
Павлов старался сдерживать возмущение: как новому человеку, ему все думалось, что он чего-то не знает, чего-то не видит, чего-то не принимает во внимание.
— Василий Егорович, — сухо спросил он, — в чем причина?
Малышев умоляюще целился в Рыбчевского, как бы призывая того в свидетели, потом уперся виноватыми глазами в темный угол и мрачно проговорил:
— Оружие задавило, товарищ командир. Лодкам давай — и никаких гвоздей! Вот мы и давали. А свои прорехи на завтра, на послезавтра… Вот так три месяца и пробежали. Скоро сами увидите…
Где-то хлюпко стучали капли, доносилось слабое шипение — похоже, травил пар или воздух.
— А что хочет сказать старпом? — По въевшейся корабельной привычке Павлов нет-нет да и называл так Рыбчевского.
— Помогать надо Малышеву, — ответил тот после небольшой паузы. — Помогать людьми. Один он не вытянет.
— Гм-м-м… — Павлов почесал затылок. — Слышали, товарищ Городков?
Городков смерил Малышева долгим взглядом:
— Слышал, товарищ командир! Только почему я ни у кого не прошу помощи? Готовлю себе торпеды и готовлю. А тут еще Малышев!
— Выходит, — вступил в разговор Ветров, — выходит, ваша дружба — это когда чаевничаете или когда друг друга подначиваете?.. А когда начинается служба, тогда дружбе конец?