Зима пришла неожиданно. Когда 14 ноября Петр Данилович вышел утром к корове, двор белел синевато и мягко. Ветви деревьев в саду прогибались под тяжестью хлопьев. Над сумеречным мерцанием яра зябко мигала одинокая звезда.
Петр Данилович постоял на порожках, потянул носом воздух, порадовался, как в прежние времена. Прошелся по двору, подобрал укрытую снегом лопату, отнес ее на погребицу, надергал ключкой из прикладка соломы. Сено давно стравили итальянцы своим мулам.
Корова встретила его жалобным мычанием. Обнюхала брошенную в ясли солому, повернулась к Петру Даниловичу, обдала теплым дыханием.
— Не нравится? — Казанцев вздохнул. — Благодари господа бога, что живая. От многих подруг твоих и копыт не осталось: тальянцы да немцы слопали, а тебя все бог милует.
Корова, должно быть, согласилась: жива и на этом спасибо. Разгребла мордой в яслях, захрустела нахолодавшей соломой, а Казанцев взял вилы, стал вычищать навоз.
— Ты, никак, уснул тут, дед? — Филипповна выплеснула на выпавший снег помои, бросила ведро. — Я думала, ты и попоил корову уже.
— Какая ты скорая. На бригаду зараз пойду, — хмуро обернулся он к Филипповне.
— Что там делать, на бригаде?
— Немцы овец понагнали черт те откуда. Нагнали немцы, а кормить нам. Скотиняка не виновата. Шуре скажи: вечером за снопами на салазках поедем.
— Хай им черт, снопам этим. Беды не оберешься с ними. Варвару Лещенкову, слыхал, батогами стегали за них.
— Не пропадать же корове. Соломы на месяц от силы.
В бригадной избе дымили самосадом Воронов, Галич, Паша и еще несколько стариков и подростков с того конца хутора.
— Немцы овец на Россошь приказывают гнать, — встретил новостью Воронов.
— А по мне хоть на Воронеж, — с ходу отмахнулся Казанцев. Снял рукавицу, отодрал сосульки с усов. Умные глаза щурились на всех из морщин. — Из меня чабан хреновый зараз.
— Сами обтрескались, в Германию везут теперь.
— А они везли и не переставали. Овцы вакуированные, мороженые, в чахотке все. Новых заводить нужно.
— На завод у них свои есть, а энтих на мясу.
— Пуп треснет — мяса-то столько.
— С голоду скорее треснет. Прикажут — погонишь: куды денешься.
— В Мамонах наши силу копят. Слыхали?
— Слухов зараз как вшей. Не оберешься, — прижал Казанцев Галича взглядом в угол.
— А ты, паразит, что уши развесил? Крутишься тут, как вор на ярмарке, — понял Галич Казанцева и зыкнул на Гришку Черногуза. — Иди яйца собирай на немцев. Как у тебя глаза не полопаются, у проклятого. — Притоптал цигарку, повернулся к мужикам: — Приходит, с тебя, грит, три сотни яиц да сало. Я ему: тальянцы да немцы, мол, кур стрескали, баба моя не несет яиц. А он, сучий сын, карабинкой в морду тычет. Я те, грю, так ткну зараз, что инженер Горелов с Раичем за неделю не соберут.