Я толкаю тяжелую деревянную дверь со стеклянными вставками, ведущую в «Моне», оттуда вырывается теплый воздух, и проскальзываю внутрь.
Это больше чем просто шрам. Это удар в живот, пощечина, нож, который мне всадили в спину, потому что нет ничего хуже, когда близкий тебе человек — по крайней мере, я так думала — верит не тебе, а слухам, отказывается признавать правду. Джессика, дорогая, мне действительно интересно, притащила ли ты свою задницу на мои похороны? И если да, то заметила ли ты отметину, которую оставила у меня на лбу и в жизни? Нет. Скорее всего, нет.
Она не могла.
Потому что многие шрамы нельзя заметить невооруженным взглядом.
Потому что не было никаких похорон, Ханна.
В память о Ханне мне следовало бы заказать горячий шоколад. В «Моне» его подают с плавающим зефиром. И это единственное место из тех, что я знаю, где так делают. Но когда официантка принимает у меня заказ, я говорю, что буду кофе, потому что он на целый доллар дешевле шоколада. Она дает мне кружку и показывает на стойку самообслуживания. Наливаю полужирные сливки так, чтобы они закрыли дно кружки, а затем добавляю кофе.
Может, стоит посидеть здесь подольше и послушать записи? Мне кажется, нужно закончить с этим как можно быстрее. Лучше всего сегодня же. Интересно, получится ли у меня? Должен ли я дослушать до моей истории и отправить кассеты дальше? Или же стоит узнать, чем все закончится?
— Что слушаешь? — спрашивает девушка-официантка. Она стоит рядом со мной, проверяя, не нужно ли долить в контейнеры сливки — полужирные, обезжиренные и соевые. Тату в виде пары черных линий тянется по ее шее и исчезает за воротничком блузки.
— Так, ерунда, кое-какие записи на кассетах. — Бросаю взгляд на желтые наушники, болтающиеся у меня на шее.
— На кассетах? — Она берет контейнер с соевым молоком и держит его, прижав к животу. — Очень интересно. Это кто-то из известных исполнителей?
Качаю головой и кладу в кофе три кусочка сахара.
— Мы вместе ходили в школу, два года назад. Ты ведь Клэй, да?
Я ставлю кружку и пожимаю ей руку — она теплая и мягкая.
— У нас был один общий урок, — говорит она. — Но мы особо не общались.
Что-то припоминаю, но ничего конкретного. Может, она подстриглась?
— Ты меня не узнаешь, — говорит она. — Это нормально. Я сильно изменилась после школы. — Она закатывает ярко подведенные глаза. — И слава богу.
— Так на что мы вместе ходили? — Беру деревянную палочку и помешиваю кофе.
— Работа по дереву.
Но я все равно не могу ее вспомнить.
— Все, что у меня осталось после занятий, — это какие-то обломки, — говорит она. — Ах, да, еще я сделала такую специальную скамейку, на которой сидят, когда играют на пианино. Пианино у меня до сих пор нет, а вот скамейка сохранилась. А ты помнишь, что делал?