– Это слова из пьесы Молиеровой «Плутни Скапена», – тут же объяснил Иванов, уже привычный сразу гасить зарождавшиеся ссоры. – Смехотворны же они вот почему. У Жеронта есть сынок, которому строгий папаша не дает денег. И вот они с продувным лакеем выдумали, будто сынок тот пошел поглядеть галеру, зашедшую в порт, и был на ней увезен и продан в рабство, что ли. Тот лакей-пройдоха прибежал к Жеронту просить денег на выкуп. Но, что бы он ни толковал, каких страстей ни нагородил, у папаши на всё был один ответ: «Кой черт занес его на эту галеру!» Когда он в десятый раз этак отвечает, уже сил никаких нет смеяться. Бывало, в партере зрители с кресел валились…
– Время, господа, – негромко сказал Бахтин. – Не передумали, Бушуев?
– Мое слово крепко, – отвечал я.
Так и вышло, что, соответственно приказу фон Моллера, около полуночи в рейд пошел наш отряд, возглавляемый «Бешеным корытом», на носу коего рядом с полупудовым единорогом, Ванечкой Савельевым и канонирами стоял также и я в своем черном гусарском доломане, при ментике за спиной, в кивере с медной бляхой, на которой с трудом различался рижский герб, с заряженным карабином и верной своей саблей. Всё, что мог, я содержал в порядке – и красную кожаную портупею, и кушак с серебряными перехватами, коли издали глянуть – молодец молодцом. Да только вблизи была видна штопка, сделанная Васькой на дырках, оставленных треклятой молью. А моряки были чистенькие, свеженькие, и особо меня злила безупречная белизна их панталон.
«Бешеное корыто», выйдя на середину реки, повернуло и, оставив по левую руку мелкие никчемные островки, двинулось к устью. За нами шла вторая канонерская лодка, бывшая под командованием Бахтина, а уж за ней – остальные полтора десятка.
Данила Калинин поместился в середине первой лодки и нашел там себе какого-то собеседника. Я же принужден был довольствоваться собственным обществом – даже Ванечка Савельев не проявлял ко мне любопытства. Моряки всячески показывали, что я на «Бешеном корыте» чужой и взят в плавание ради курьеза, а то и развлечения – как старые барыни берут с собой в карету мосек, арапчат и попугаев. Кто-то даже произнес у меня за спиной довольно внятно:
– Из гусара матрос, что из гнилого фала новый трос…
Тихий смешок пробежал по лодке и стих.
Я не стал задираться, потому что знал – когда настанет время переведаться с врагом, моя сабля будет куда как пошустрее их кортиков. Да и стрелок я неплохой. К тому же возмущение мое было бы на руку Бахтину – он так начнет унимать своих матросов, приказывая им не трогать убогого, что впору будет звать его на поединок.