Я козырнул, собираясь доложить Денисову по форме, но тут заговорил больной. Он бредил:
– Откликнувшись на зов огней в чернильной тьме, мы вышли за пределы мелового круга. Мы потянулись к неведомым звездам, побрели непроторенными тропами. Мы желали обрести вечность, желали обмануть время. Быть, не прекращаясь. Продолжаться – неизменными. Мечтали жить…
Раненый смолк. Я, Гельнер и Денисов переглянулись.
Я поймал себя на том, что так и стою возле порога, вскинув ладонь к козырьку кивера, приветствуя Денисова. Смутившись, я опустил руку.
– Знакомы, Василий Давыдыч, – кивнул я. – Это поручик Ржевский. Он спас мне жизнь.
* * *
Странно, но мне толком не запомнился тот день. День, когда я едва не погиб, когда мне предначертано было погибнуть. День, что переменил не только мою жизнь, но и всю историю Отечества.
Воспоминания, на манер лоскутного одеяла, соткались из сбивчивых рассказов очевидцев, из солдатских баек у костра, из официальных воззваний и бюллетеней.
Но что делал я сам? Где был? Всё укутал кровавый туман.
Будто милосердная память поспешила скрыть произошедшее, сохранив мне рассудок. Лишь во снах она возвращала меня туда, добавляя новых стежков к лоскутному одеялу, но утром кошмар развеивался. Пропуская сквозь прикрытые ресницы рассветный луч, я с облегчением вспоминал, что тот день уже в прошлом, он миновал. Я остался в живых.
Как это было? Раннее утро 26 августа 1812 года разорвала пополам канонада сотни французских орудий, бьющих по левому флангу, выбранному Наполеоном для главного удара. Ужасающая какофония. Казалось, зловещая комета, наблюдаемая повсеместно в канун роковой бородинской поры, стремительно обрушилась на Семеновские флеши, потрясая и оглушая, повергая в трепет и оцепенение.
Я был вне себя. Ярил Черняша, хотел скорее получить донесение чрезвычайной важности, сорваться с места! Мне был тесен доломан, воротник давил на горло. Бездействие непереносимо. Я сходил с ума.
Первую атаку на флеши близ Семеновского, которые нам предстояло держать, рассеял плотный артиллерийский огонь. Вторым приступом неприятелю удалось захватить левую флешь. Они показались совсем близко: в разрывах дыма блеснули орлы на киверах, безумно вытаращенные глаза на закопченных лицах. Наша пехота устремилась им навстречу, пошел штыковой бой.
В ушах моих еще звучал отрывистый голос Петра Ивановича: «Вихров, скачи к командующему, живее», а Черняш уже во весь опор нес меня к Горкам. Я и досадовал, что покидаю опаснейший участок боя, не успев зацепить кончиком сабли ни единого красного эполета, и в то же время был счастлив, сломя голову несся исполнить поручение. Я в сражении! Я исполняю свой долг! В голову лезло неуместное: если бы теперь меня видела Лиза!