В это время Вороненко подъезжает. Лошадь, которая его коляску влечет, взмыленная, хрипит, уши прижимает, видно, скакал быстро. Конечно, кругом всё полыхает, впору из Москвы бежать, а не наоборот. А сам Вороненко взволнованный, губы дрожат, глаза навыкате, правая рука какие-то фигуры по воздуху выписывает, будто фехтует с кем.
– Господин полковник! – кричит. – Беда!
Я молчу, чего криком панику умножать.
– Князь Голицын, – продолжает он орать на всю улицу, – с бумагой от светлейшего Бонапарту вытребовал, чтобы в Санкт-Петербург к царю доставить. А доставил к французам. Теперь точно будет большое сражение. Кругом предатели, – продолжил он тоном потише и всхлипнул от обиды.
– Да не предатели, – отвечаю, – француз ваш Голицын.
А сам думаю, быстро они среагировали, ну правильно, кругом засланцы. Всё узнают из первых рук. И у Кутузова приказ про Наполеона они вытребовали. Жаль, так хорошо всё складывалось.
А Вороненко замер с открытым ртом, дым глотает, но ждет в волнении от меня распоряжений. Вот ведь человек растерялся. Представитель генерал-губернатора ждет приказа от гусарского полковника. Я и приказываю.
– Водки, – говорю, – доставьте, ваше превосходительство.
– Водки? – переспрашивает он растерянно, и глаза у него чуть из орбит не вылазят от удивления. Никак он не может Наполеона с водкой связать.
– Водки, – отвечаю, – бочек двадцать, надо же это сжечь, – и рукой на Москву показываю.
– Водки, значит, – бормочет себе под нос Вороненко, – а Бонапарт?
– Да черт с ним с Бонапартом! – кричу. – Москву пока спалите. А нас ждет новое сражение. Вперед, за мной, – командую я своему отряду.
Надо нам к Вязьме подтягиваться, на соединение с армией. Там же и Попов тринадцатый нас ждет с другой частью нашей партии. А мы плутаем дымными дорогами в обход пожаров по Москве.
– А ты чего, Фома? – обращаюсь я вновь к мужику. – Собирай своих и в лес. Война не окончена. Нас еще ждет Ватерлоо. Надобно прямо в России его устроить Наполеону.
Да, думаю я про Бонапарта, какой-то он был ненастоящий в плену нашем, какой же это корсиканец, тихий очень, даже ругался вполголоса. Точно засланец.
16 ноября 1812 года
– По мне, если этот остров и уйдет под воду, я и не охну, – это так светлейший Михайло Илларионович про англичан выразился.
Ну, может, этот остров, который Великобритания называется, и уйдет когда-нибудь под воду, но не в 1812 году. Да и в наше время, если мне память не изменяет, Британия живет и здравствует. Да пусть себе князь Кутузов не охает. А англичане пусть на помощь нам поспешают. Надеюсь, холода им не помешают пределов России достичь.