– Ну, что там? – спросил молодой капитан Савичев, конного полка Петербургских иррегулярных добровольцев графа д’Оливейры, к которому когда-то прибились оба инородца. Был он худощав, бледен, утомлен и зол, рыжие усы топорщились, кивер покрыт каплями растаявшего снега. Сагит показал.
– Пьеса Шиллера «Разбойники», акт шестой, – пробормотал Савичев, опуская подзорную трубу. – Пиратов к нам каким-то ветром принесло. Ладно, едем.
Гробокопатели появления кавалерии не то чтобы не ожидали, но удивлены были неприятно. Побросали лопаты и заступ, которым взломали поднятый из ямы гроб, руки их легли на рукояти пистолетов и абордажных сабель. Иррегуляры Савичева с пиками наперевес заполнили кладбищенский двор.
Бледнолицый повеса под высоким модным цилиндром, в расшитом золотом фраке, державший в одной руке как принц Датский извлеченный из гроба череп, другой холеной рукой опиравшийся на серебряный череп поменьше на упертой в грязь трости, приподнял бровь и произнес по-французски:
– Чем обязаны вторжением, господа?
– Кто таковы? – невежливо оборвал политес Савичев на том же языке. – Французы? Шпионы?
– Вы меня оскорбляете, – мило улыбнулся морской повеса. – Мы честные пираты.
– До моря далековато, – заметил хмурый Савичев.
– Не устаю сокрушаться каждую минуту, – согласился принц Датский.
– Ваше имя, сударь.
– Ла Пуассон, месье. Ален Ла Пуассон. Капер его величества в изгнании, Людовика Восемнадцатого.
– Роялист? – удивился Савичев. – Людовик раздает каперские патенты?
– Гораздо лучше, чем что-то еще, – любезно поклонился Ла Пуассон.
Спешившийся Инныпъин шагнул к французу и быстро, обеими руками, снял с его ладони серый череп. Ла Пуассон только и успел, что ладонь захлопнуть, как бабочку упустил.
– А вот это было совершенно лишнее, мой дорогой дикарь, – процедил Ла Пуассон, остро прищурившись голубым глазом.
– На ограбление этой могилы вам патент тоже король дал? – в ответ ледяно поинтересовался Савичев.
– Его дала мне судьба, – француз вонзил в снег трость и выхватил крест-накрест обеими руками из кобур два трехствольных пистолета. – К оружию!
Сагит держал лук наготове и успел выстрелить первым. Стрела, сорвавшись с тетивы, нырнула между всадниками, сбила руку француза, и пуля попала не Савичеву в лицо, а его лошади в голову. Лошадь повалилась, дергая ногами, опрокинув Савичева в снег, а француз продолжал ураганно палить во всадников из всех стволов и так же стреляли его подручные. Иррегуляры в ответ били пиками, лошади вставали на дыбы, ржали. Всё затянуло клубами вонючего порохового дыма. В ход пошли сабли, кавалерийские и абордажные. Сагит бросил лук в саадак, выхватил саблю из ножен и кинул коня в схватку. Сбил грудью коня примеченного давеча арапа – тот покатился, потеряв саблю. А Сагит тут же уклонился от выстрела с крыши кареты – коротышка-оборванец с заплетенной в косицу бородой и золотыми серьгами в ушах пальнул в него из короткого морского карабина и промахнулся – и увидел, как Ла Пуассон рубит в спину Инныпъина, закрывшего собой лежавшего без чувств Савичева.