Тихон, который был не силен в зоологии, пропустил бормотания Сагайдаша мимо ушей и не унимался.
– Вставайте, пора, пора…
– Оу-у-у… – повторил щирый казак. – Говорила моя бабушка: «Не спи на закате», – да я ее не слухал…
– И что же ваша бабушка говорить изволили? – с искренней заинтересованностью спросил Тихон.
– Голова болеть будет. Вот что.
– Голова у вас, батюшка, болит оттого, что вы горилки чрезмерно приняли.
– Не-е-е… – упорствовал Сагайдаш. – От горилки только польза бывает. А голова у меня болит оттого, что я спать улегся на закате… и никто мне не помешал…
– Мы, милсдарь, – обиженно подобрав губы, процедил Тихон, – уже и про Андрея с Наташей всё написали, и про Пьера начерно… Вам, коллега, только расцветить деталями да подробностями остается.
– А от це – добре… – выдохнул Степан, окончательно приходя в себя. – Добре… Давайте листы, давайте. А сами идите спать. Я справлюсь. Не такие эскапады в боях совершали!
Добрый, но умный Тихон предпочел молча ретироваться и оставить бойца наедине с исписанными листами.
…Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя, вследствие теперь установившегося сближения между раненым Андреем и Наташей, приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорили об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни и смерти, не только над Болконским, но над всей Россией, заслонил все другие предположения…
– Добре, добре… – только и шептал Сагайдаш, перебирая листы, исписанные его коллегами. – Ай, молодцы, ай, постарались… Ни прибавить, ни убавить… В самую что ни на есть тютелечку…
…Пьер проснулся третьего сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего-то постыдного, совершенного накануне…
– Тю-ю! – только и смог произнести Сагайдаш и тут же поморщился.
Казак нервно огладил широкой ладонью больной затылок. Легче не стало. Не вполне осознанно он встряхнул подол своего костюма. Пыль поднялась, но чище платье, в котором он спал под деревом, не стало. О душе Сагайдаш в эту минуту предпочел не вспоминать.
– Ну, нельзя же так, – произнес казак себе под нос. – Ему Буонопартия убивать, а он… того… спит на закате… Негоже так. По-другому нужно…
И, с остервенением превозмогая головную боль, Сагайдаш принялся вымарывать строки своих коллег и писать поверх них новые…