– Это наверняка обезьяна, – сказала Изольда. – Я видела ее изображение дома в одной из отцовских книжек.
– А обезьяны умеют разговаривать? – спросила Ишрак. – Как люди? Умеют они говорить, как мы?
– Ну, вид у той обезьяны был такой, словно она и говорить вполне могла бы. У нее и губы, и зубы почти такие же, как у нас, и глаза очень похожи на человеческие. А взгляд и вовсе такой умный, как будто в голове у нее полно всяких мыслей и ей очень хочется ими поделиться.
– Вряд ли это животное – обезьяна, – осторожно начала Ишрак. – По-моему, этот оборотень неплохо умеет говорить.
– Как попугай? – спросила Изольда, но ответить Ишрак не успела, потому что они увидели, как Фрейзе наклонился к оборотню, а тот встал на задние лапы, потянулся к нему и Фрейзе подал ему кусок хлеба и яблоко. Все это оборотень взял передней лапой, а не ртом – да, именно передней лапой, как рукой! А потом, приняв угощение, удобно уселся на задние лапы и стал есть, держа хлеб и яблоко в передних лапах, как большая белка.
– Нет, не как попугай, – сказала Ишрак, качая головой. – А как человек. По-моему, он умеет говорить не хуже любого другого христианина. Нельзя его убивать! Мы не можем просто стоять здесь в полночь и смотреть, как его убивают! Сперва необходимо понять, кто он и что собой представляет. Он, совершенно очевидно, не волк, но кто?
– Не нам об этом судить.
– Да нет, как раз нам! – горячо возразила Ишрак. – И не потому, что мы христиане, – к тому же я вовсе не христианка. И не потому, что судить можно только мужчинам – а мы с тобой вовсе не мужчины. Просто потому, что мы с тобой вроде этого оборотня: мы чужаки, мы не такие, как все здешние, вот местные жители нас и боятся. Люди не понимают тех женщин, которые не являются ни чьими-то женами, матерями или хотя бы дочерьми, ни давшими обет безбрачия монахинями. А женщин, обуреваемых страстями, женщин образованных и свободных люди просто боятся. Вот я, молодая образованная женщина, у меня иной цвет кожи, иная религия, иные представления о многом в жизни, и я столь же чужда жителям этой деревушки, как и наш маленький оборотень. Так неужели я буду стоять и смотреть, как они его убивают только из-за того, что не понимают, кто он такой? Если я позволю им убить его и не скажу ни единого слова против, то что остановит их в следующий раз, когда они придут, чтобы убить меня?
– Ты скажешь это Луке?
Ишрак пожала плечами.
– А какой смысл? Он сейчас слушает только епископа, мне он вряд ли внемлет.
* * *
К двум часам пополудни совещавшиеся всю первую половину дня мужчины наконец-то договорились насчет своих дальнейших действий, и епископ вышел на крыльцо гостиницы, чтобы объявить о принятом решении.