* * *
Проснувшись, Фрейзе увидел за окнами серый холодный рассвет. На соседней кровати негромко похрапывал и посвистывал носом Лука. Фрейзе полежал еще немного, слушая его сонное сопение, потом хорошенько протер глаза, осмотрелся, опершись о локоть, и тут же испуганно сел, не веря собственным глазам. Оказалось, что еще одна кровать рядом с ним тоже занята! На ней лицом вверх лежала монахиня, и лицо ее было таким же белым, как апостольник, который, впрочем, валялся на полу, открыв взору наголо обритую голову далеко не самой лучшей формы. Руки монахини были сложены на груди, словно для молитвы, но и ее руки, и она сама оставались совершенно неподвижны, а ногти на руках имели какой-то жуткий синеватый оттенок с темной, точно чернильной, каемкой. Но хуже всего были ее глаза – остановившиеся, ужасающим образом распахнутые, с невероятно расширенными черными зрачками, которые казались дырами, ведущими в темную бездну иного мира. Монахиня лежала в застывшей позе и явно – даже на взгляд перепуганного и неопытного Фрейзе – давно уже была мертва.
Одна из сестер стояла на коленях в изножье постели и молилась, непрерывно перебирая четки. Вторая коленопреклоненная монахиня бормотала молитвы в изголовье покойной. По краям узкой кровати горело множество свечей, и все вместе это напоминало сцену жертвоприношения. Фрейзе, уверенный, что все это ему просто снится, очень надеялся, что сразу проснется, стоит только спустить ноги на каменный пол. Он попытался встать, но ему не позволила сделать это проклятая боль в разбитой голове.
– Сестра, да благословит тебя Господь, что случилось с этой бедняжкой? – спросил он у той монахини, что молилась в изголовье кровати.
Она не отвечала, пока не закончила молитву. Потом подняла на него полные непролитых слез глаза и сказала:
– Она умерла во сне. Но причины мы не знаем.
– А как ее зовут? – Фрейзе перекрестился, внезапно испытав суеверный ужас, ибо это была одна из тех монахинь, что приходили к Луке давать свидетельские показания. – Благослови, Господи, ее душу!
– Сестра Августа, – сказала монахиня, но такого имени Фрейзе не помнил.
Он еще раз украдкой посмотрел на белое холодное лицо покойницы и внутренне содрогнулся, так страшен был взгляд этих черных мертвых глаз.
– Господи помилуй, что ж вы ей глаза-то не закрыли? Надо было медяки на них положить!
– Они не закрываются, – сказала та монахиня, что молилась в изножье кровати, и вся задрожала. – Мы много раз пытались. Но они все равно не закрываются!
– Должны закрыться! Как это не закрываются?
А монахиня продолжала тихим монотонным голосом: