«Пап, я нашла ее. Я потрясена тем, как сильно ее люблю. Она так прекрасна. Я не вижу того, что видела раньше. Мне от нее ничего не нужно – она совершенна такая, какая она есть. У меня такое чувство, что это Нигде так удивительно наполнено приятием. Я больше не нахожусь в трансе того, кем я являюсь для других. Я – Ничто, вмещающее все остальное. В Этом я чувствую людей так, как никогда не думала, что смогу их чувствовать, в том числе и их боль. Люди подходят ко мне и рассказывают о своих страданиях, о своем безумии. Почему так много людей приходит ко мне с одним и тем же? Но ведь каждый человек – это мое отражение, каждое слово – указательный знак. С тех пор как ты помог мне Видеть, я побывала в аду и вернулась обратно. В аду – так как жизнь временами становится хуже, вернулась – так как Здесь я нахожу ту тишину и покой, которые охватывают все, – и чем больше ада я испытываю, тем к большему покою я возвращаюсь. Итак, я нашла ее, помирилась с ней и обнаружила, что я помирилась сама с собой. Она думает, что я чокнутая. Ну, если я чокнутая – то я Дома!»
Сейчас, когда я пишу эти строки, моя дочь опять в Денвере, у нее все еще нет ни работы, ни жилья (она живет у подруги). У нее нет никаких конкретных планов, кроме того, что, очевидно, для нее запланировано свыше. Мы подписываем наши письма «Твой задом-наперед папаша», и «Твоя вверхтормашками дочка» и смеемся. Когда мы пишем друг другу, то пишем сами себе, и это всегда такой приятный сюрприз – даже когда сидишь на тротуаре у библиотеки в аду, наполненном слезами.
Время от времени мне досаждает и меня забавляет то, что я называю умом-привычкой, который я представляю себе в виде тележки для покупок, заполненной подержанными вещами и прочим хламом из прошлого. Как бомж, я повсюду катаю ее с собой, зная, что это все, что у меня осталось от этого «я», за которого я иногда себя принимаю.
Временами меня приводит в смятение то, насколько этот ум-привычка настойчив, и бывали моменты, когда я ощущал себя подавленным им и так себя бранил за это, что впадал в настоящий ступор отвращения к самому себе – что по сути было старой привычной моделью поведения, к которой я на удивление часто возвращался. А сегодня он проявляется как своего рода болтовня бог знает с кем, мелодрама на автопилоте – такая близкая и знакомая и вместе с тем такая же чуждая моей природе, как тот сериал, который я в настоящее время не смотрю по телевизору.
Он такой невнимательный, этот ум-привычка! Временами он само воплощение забывчивости и впутывает меня в дурацкие ситуации. Погруженный в шквал мыслей, я однажды взял не тот тюбик и выдавил на свою зубную щетку аккуратную полоску крема от геморроя. А недавно, к собственному ужасу и изумлению, я поймал себя на том, что собираюсь помочиться в мусорный бак вместо унитаза – почему, не знаю. И за все эти годы я дважды выходил из столовой на улицу и шел по направлению к корпусу, где находятся камеры, неся в руках тюремный поднос для еды – что здесь равнозначно тому, как если бы вы «на воле» вышли в сомнамбулическом состоянии из ресторана с тарелкой в руках.