— Почему она взяла сегодня выходной?
— Она не брала выходного. Я велел ей бросить работу.
— Очень умно!
Это была последняя минута тишины. Потом не стало слышно ни тиканья будильника, ни потрескивания печи.
— Ты что сказала?
— Сказала, что у тебя всегда так получается: месяцами молча все сносишь, все проглатываешь и вдруг в самый неподходящий момент совершаешь большую глупость.
— Ах так! Я совершил глупость? По-твоему, нужно было оставить Анриетту в этой лавке, где прохожие видят половину ее голого зада, когда она моет полы?
— Ешь! Посмотрим, как мы станем выкручиваться в конце месяца?!
— Это что же, намек? Я, дескать, зарабатываю недостаточно, чтобы прокормить семью, не так ли? Я…
Первый удар кулака сотряс стол и был началом новой вспышки ссоры. Теперь уже трудно было найти связь между репликами. Без всякой видимой причины затрагивалась одна тема за другой только потому, что находились особенно злые слова.
— Скажи еще, что я пьяница!
— Не говорила я этого, но повторяю — ты выпил. Стоит тебе выпить, как ты становишься другим человеком.
— Ты слышишь, Анриетта? Твой отец пьяница, зато твоя мать самая святая из всех женщин!
Анриетта плакала.
Мадам Малуан машинально клала в рот куски хлеба, но так и забывала их разжевывать.
— Твоя семейка не раз упрекала меня в том, что я простой рабочий. Будто бы она, твоя семейка, большего стоит! Что из себя строить они могут, да! А вот в кастрюлю положить-то нечего!
— Во всяком случае, они лучше воспитаны, чем…
Продолжение становилось все более путаным и бессмысленным.
— …двадцать лет ты обрекаешь меня на страдания…
— …сам не знаю, что меня удерживает от…
— …от чего?..
— …от…
— Папа!
— Да, взгляни на своего отца! Хорош!
— Может, я пришелся бы тебе больше по вкусу, если б положил на стол пятьсот тысяч франков? А?
— Ты мне противен! Ступай протрезвись в другом месте!
— За пятьсот тысяч франков вся твоя семейка прибежит лизать мне пятки…
— Я тебе запрещаю…
— Папа! Мама!
Рука поднялась, но ударила лишь по столу, а несколько секунд спустя с грохотом хлопнула входная дверь. Малуан, забыв бидончик с кофе и бутерброды, ринулся в порт.
— Ешь! — сказала дочери мадам Малуан. — Завтра он обо всем забудет. А вот до праздников, уверена, работу тебе не подыскать.
В отеле «Ньюхевен» инспектор Молиссон сидел в одиночестве за столом, накрытым на две персоны, и неторопливо ужинал. С других столов на него поглядывали с любопытством и одновременно с уважением.
— Это человек из Скотленд-Ярда, — шепотом сообщил хозяин отеля, вышедший в белом колпаке, чтобы приветствовать своих клиентов в начале трапезы.