Но тут зазвонил телефон! Мотя взял аппарат и на дисплее увидел – это звонок от Кати!
– Да, Катя!
– С тобой все в порядке?
– Конечно! А ты?
– Я в порядке, но очень боюсь за тебя!
– Не стоит, родная…
– Смотри! Консула слушай и дверь на запоре держи!
– Доркону привет!
– И тебе от него! И до встречи…
– До встречи, родная…
Мотя смутился, положил телефон и хотел было взяться за тетрадь, но мисс Ли Кэни, его удержавши, сказала: «Вот что еще нужно тебе, Мотя, узнать. Я ведь женщина с опытом, а Катя девица. Давай я тебя научу…»
Но Мотя только руками взмахнул и подальше отсел. И Ли Кэни грустно вздохнула, оправила юбку и ушла…
Если бы Мотя знал, от какой опасности его спас Катин звонок, он бы, наверно, совершил хадж в городок Баддек на острове Кейп Бретон у побережья Канады, где похоронен изобретатель телефона Александр Грехэм Белл!..
Что же сильнее над нами: страсть или привычка?
Или все сильные порывы, весь вихорь наших желаний
и кипящих страстей – есть только следствие
нашего яркого возраста и только по тому одному кажутся глубоки и сокрушительны?
Н.В. Гоголь
После отъезда Моти в Америку Катя продолжала и «пасти своих барашков» в гимназии, загружая в их головы непонятную латынь – «морулы, бластулы, гастулы» и водить туристические группы, рассказывая любопытствующим об образцах окаменевшего леса в Этнографическом музее. Насыщенный трудовой день приносил усталость, но это ей сейчас и было нужно – оставшись без Моти, она не знала, чем заполнить время ожидания, когда ее не поглощала работа. Всех мужчин избегала она – и среди окружающих людей, и среди музейных богов, любя свою девичью жизнь.
А по вечерам она занималась с Камо. Он уже освоил классический курс гимназии по литературе и бился с собой за то, чтобы освоить и физику. Она давалась ему труднее, да и Катя немногим могла помочь – она сама знала физику плохо. Но Камо нашел выход – он садился рядом с Катей у монитора и Катя искала разные образовательные сайты в Интернете или ставила какой-нибудь диск с анимационными обучающими программами.
И только ночью, лежа с открытыми глазами, вспоминала она даже не самого Мотю, а тот поцелуй, который она ему подарила у Доркона. Сладко тогда становилось душе, и хотелось мгновение это продлить, а тут дрема туманила разум и кто-то другой, не Мотя уже, властно ее обнимал, иные уже приносили подарки, иные ж много богатых даров обещали…
И еще грезились ей какие-то городские картины – солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем…