— Сережа, вы нас извините, пожалуйста, — начала она.
Характер у парня оказался золотой. Он улыбнулся:
— Мы на «ты». Я не сержусь. Давай забудем. Мама — это святое, ради нее можно еще и не такое отколоть.
В результате, допив графинчик, мужчины решили взять еще. А потом — переместиться в холостяцкую квартиру Александра и продолжить знакомство. Жанна, еще немного виноватая и уже порядочно захмелевшая, потребовала бутылку шампанского и поехала с ними.
Мари решила, что будет работать до самых родов, благо, что здоровье позволяло. Девушка перестала, как выражалась ее мама, дурить, с двадцать пятой недели встала на учет в хорошем центре, начала правильно питаться и запоем читать все журналы про беременность и воспитание детишек. Собственная истерика из-за пола ребенка казалась ей далеким прошлым, она придумала мальчику красивое имя — Ярослав и с каждой зарплаты покупала несколько крошечных кофточек, штанишек, пеленочек и других ярких нарядных вещичек. На себе Мари старалась экономить. Все симптомы предвещали классическое превращение легкомысленной резвушки-попрыгушки в истовую клушку-мамашку из серии трясущихся над малышом днями и ночами.
Благодаря помощи родных и друзей квартира Мари снова стала жилой — девушка с благодарностью приняла и мебель, и технику, даже старенький ноутбук отыскался у бывшей одноклассницы. Беременной Мари охотно подарили кроватку и коляску, и девушка впервые в жизни поняла, что нет унижения в том, чтобы принять подарок, когда дарят от чистого сердца. Она даже расплакалась, думая о том, какие у нее замечательные близкие и друзья. Начальник несколько раз выписывал крупные премии и предложил сделать ей от предприятия подарок к рождению или выделить какую-нибудь сумму, чтобы Мари могла заплатить за свои роды. Мари поняла, что недооценивала окружающих и хороших людей в мире намного больше, чем плохих.
Худенькая Мари уже к двадцати пяти — двадцати шести неделям напоминала треугольник. Тело практически не поправилось, хотя грудь налилась и ключицы перестали выпирать. А вот живот образовался неимоверно большой, он был похож на классический «мальчиковый», огурчиком, и Мари часто казалось, что живот скоро перевесит, она упадет вперед и сломает себе нос. Девушка плюнула на педикюр и эпиляцию ног, а заодно и на обувь со шнурками. На работе ей начали сочувствовать, хотя Мари не подурнела лицом и честно признавалась, что прекрасно переносит беременность. К двадцати восьми неделям, когда обычно уходят в декрет, коллеги, смущаясь, вручили кругленькой Мари голубенький конвертик — собрали с добровольцев на приданое. Девушка очень растрогалась, долго целовала сотрудниц и сотрудников и поклялась, что при первой же возможности тоже станет кому-нибудь помогать. Мари было стыдно, но раньше она никогда этого не делала. Конечно, она давала традиционные сто или двести рублей, когда собирали на дни рождения, на похороны и на прочие мероприятия (на фирме поддерживались дружеские отношения) и даже несколько раз подавала музыкантам в метро. Но ее знакомые ухитрялись и передавать вещи в детские дома, и навещать престарелых соседок, и подкармливать бездомных кошек, и даже участвовать в благотворительных акциях. Мари никогда не давала денег в долг — это был ее принцип: чтобы не терять друзей, не занимать и не давать в долг. Ни разу в жизни Мари не помогла хоть кому-нибудь адресно — чтобы действительно выручить человека. Она просто не задумывалась, кому и чем можно помочь. А после того как все окружающие вдруг неожиданно не отвернулись от девушки в сложной ситуации, а, наоборот, кинулись помогать, Мари поняла, что жила неправильно, и пообещала себе исправиться.