Погода стояла душная. На ночном небе не было видно ни луны, ни звезд, небосвод заволокли преддождевые тучи. Поздний сентябрь, начало бабьего лета. Лишь фонари уличного освещения скрашивали безрадостную картину ночного города. На душе так же тоскливо, скучно и темно, как ночное предгрозовое небо. Без просвета и далеких путеводных звезд. «Все равно что в моей сегодняшней жизни», – подумалось ему тогда.
Город словно вымер, лишь одинокие такси скучали на перекрестках, напрасно дожидаясь случайных прохожих. Он решил пройтись пешком, хотя за сто рублей можно было объехать весь город. Для него это были не деньги.
«Как сильно изменилась жизнь, отношение к ней, – идя по ночному городу, рассуждал про себя Виктор. – В восьмидесятых годах за пятьдесят копеек можно было объехать на такси весь город. А какие пончики в школьном буфете продавались за пять копеек!» Правда, в то время никто и не думал о далеком будущем. Знали, что каждому рано или поздно воздастся за все, что сделал. По крайней мере, при выходе на пенсию. Но, приезжая раз в год в отпуск на родину, он с удивлением обнаруживал всю ложность тезиса – каждому по способностям и по труду. Его школьные друзья, никуда не уезжая из города, не имея диплома о высшем образовании, не приложив особых усилий, получили за два-три года работы на местном лесном заводике квартиры, понакупили машин и цветных телевизоров. Такой несправедливости Виктор тогда не мог понять, а тем более с этим смириться. Он учился, мотался по дальним гарнизонам, стойко переносил лишения военной службы, а взамен имел лишь угол в общежитии. С раннего утра до позднего вечера люди, оружие, проверки, караулы, разборы происшествий, стрельбы, учения. Круговорот, который не оставлял времени для семьи, не то что для себя. Сознательная взрослая и зрелая жизнь отдавалась в эксплуатацию за государственную квартиру черт знает где, пенсию и бесплатное медобслуживание. Не только военнослужащего, но и заложников, то есть членов его семьи. Такое отношение к военным стало возможным лишь в новой России.
Но жизнь расставила все на свои места. Тогдашние пролетарии в годы перестройки спились, а один его товарищ повесился. Сильный сорокалетний мужчина, за пьянку лишенный водительских прав, повесился дома на крючке от люстры. Но прежде ее снял, аккуратно сложил на кровати и так же буднично, как прием пищи, ушел из жизни. Причина не в потере прав и водительской работы. Можно устроиться и разнорабочим. Человек погиб от одиночества. В один прекрасный момент он понял, что стал никому не нужен. Ни семье, ни государству в лице предпринимателя Лехи. От Лехи, парня на пять лет его младше, неожиданно стал зависеть он сам и его семья, как раньше от директора лесоперерабатывающего завода Ивана Сергеевича. Они его нанимали на работу и платили зарплату, на которую тот содержал семью. Но Иван Сергеевич не нарушал сроков ее выдачи и при встрече непременно справлялся о здоровье жены и детей. Раз в год отправлял в дом отдыха поправить здоровье. У нового же хозяина порядки другие: сколько выдавать денег и когда – его не волновало, на приветствия рабочих он отворачивался, как от навозного запаха. Надоели, наверное, и друзья, опустошенные и бесправные, превратившиеся лишь в собутыльников. Справедливость, по их мнению, восторжествовала, когда после его самоубийства они распустили слух о том, что Леха спутался с его женою. Такое объяснение добровольного ухода из жизни сорокалетнего мужика для них стало вполне закономерным и соответствовало их мировоззрению.