ему этот цвет: он служил фоном для крови жертв, и теперь на его парадном платье багровели пятна.
Кровь Акивы.
При виде Бримстоуна лицо Тьяго на миг исказилось гневом. Однако вступать в схватку, выиграть которую ему не под силу, он не рискнул. Кивнув колдуну, он повернулся к Мадригал.
— Пора, — сказал Тьяго. Голос его был наигранно мягким, словно он уговаривал ребенка лечь спать.
Она не ответила, изо всех сил стараясь держаться невозмутимо. Но Тьяго не обманешь. Волчий нюх уловил запах страха. Улыбнувшись, он приказал охранникам, только и ждавшим его команды:
— Скрутить ей руки. Связать крылья.
— Это ни к чему. — Бримстоун.
Охрана застыла на месте.
Тьяго повернулся к реаниматору, они уставились друг на друга, от ненависти у обоих раздувались ноздри, скрежетали челюсти. Волк четким голосом по слогам повторил приказ, и охранники бросились выполнять: ворвались в камеру, с трудом сомкнули крылья Мадригал за спиной и пронзили стальными скобами. Справиться с руками было легче — она не сопротивлялась. Закончив, они толкнули ее к двери.
Однако Бримстоун приготовил еще один — последний — сюрприз.
— Я кое-кого назначил благословлять отход, — обратился он к Тьяго.
Мадригал считала, что в священном ритуале благословения ей будет отказано. Тьяго, судя по всему, думал так же. Прищурившись, он выдавил:
— Хочешь приставить к ней кого-нибудь, кто заберет…
— Чиро, — перебил Бримстоун. Мадригал передернуло, а он, повернувшись к Тьяго, добавил: — Неужели есть возражения?
Возражать Тьяго не стал.
— Отлично, — бросил он и рявкнул охранникам: — Вперед!
Чиро! Предательница станет той, кто дарует покой ее душе. Это было так несправедливо, так незаслуженно, на мгновение Мадригал подумала, что неправильно истолковала сказанное Бримстоуном. Внезапно на его лице промелькнула улыбка. Верхняя губа бараньего рта лукаво искривилась, и Мадригал поняла.
Дряблый моллюск. С ним легко справиться.
Когда охранник вытолкал Мадригал из камеры, разум ее спешил осмыслить эту отчаянную идею — времени оставалось совсем немного.
60
Нашедшего прошу вернуть
Насколько она знала, такого не случалось никогда. Об этом даже не говорили, и, уж конечно, такое невозможно было провернуть с естественным телом. Тело срастается с душой, как перламутр с песчинкой, образуя совершенную, неделимую сущность, разрушить которую может только смерть. В естественном теле нет места для гостей. Но тело Чиро представляло собой сосуд, и Мадригал это хорошо знала, потому что сделала его сама.
В путеводном дыме она, возможно, и вправду не нуждалась, зато ей была нужна близость тела. Она не могла перемещаться в пространстве — без движущей силы и средств управления. Чиро пришлось подойти, поскольку для ритуала благословения Бримстоун выбрал ее. Тяжелыми шагами она взошла на помост и опустилась на колени рядом с тем, что осталось от ее сестры. Трясясь, подняла глаза в воздух над телом.