— Если бы я знал… О, Кэроу! Если бы я только знал, что Бримстоун тебя спас… — Он отбросил волосы назад, проведя сквозь них пальцами, и зашагал по комнате. — Я думал, что он с ними, против тебя, а ты его любила как отца, и от этого его предательство казалось еще отвратительнее…
— Нет. Он тоже хочет мира. И может нам помочь…
Его взгляд — такой несчастный — заставил ее замолчать.
— Если бы я знал, Кэроу, — сказал Акива, — я бы поверил в спасение. Я бы ни за что… ни за что…
У Кэроу зашлось сердце. Что-то было неладно, совсем неладно. Она понимала, но боялась спросить, не хотела слышать, и в то же время знать было необходимо.
— Чего бы ты не сделал? Акива, чего?
Он остановился, обхватил ладонями голову.
— Помнишь, в Праге ты спросила, как я тебя нашел?
Кэроу помнила.
— Ты сказал, это было нетрудно.
Он достал из кармана сложенный лист бумаги и с явной неохотой отдал ей.
— Что?.. — начала было она, но осеклась и стала разворачивать листок. Руки неудержимо дрожали, сильно изношенный сгиб разошелся, разделив на две половины ее автопортрет с надписью: «Нашедшего прошу вернуть».
Это была страница из альбома, оставленного в лавке у Бримстоуна. Осознание пришло мгновенно: листок мог оказаться у Акивы лишь одним путем.
Кэроу ахнула. Все встало на свои места. Черные отпечатки ладоней, голубое пламя, которое уничтожило порталы и магию и положило конец делу Бримстоуна. И слова Акивы, объясняющего, зачем это нужно.
Чтобы закончить войну.
Давным-давно, когда они вместе мечтали о конце войны, то думали, что этого можно достичь, установив мир. Но оказалось, мир — не единственный путь покончить с войной.
Она все поняла. Тьяго выболтал самую главную тайну химер, потому что рассчитывал, что тайна эта умрет вместе с Акивой. А она — именно она — освободила его, отпустила на волю вместе с этой тайной.
— Что ты сделал? — все еще не веря, спросила она прерывающимся голосом.
— Прости, — прошептал он.
Черные отпечатки, голубое пламя.
Конец возрождению.
Руки Акивы, его ладони, которыми он держал ее в танце, во сне, в любви, костяшки пальцев, перецелованные и прощенные ею, были покрыты новыми метками. Полностью.
— Нет!
У нее вырвался крик, долгий и умоляющий, потом она схватила его за плечи — ногти впились в кожу, — схватила и не отпускала, заставила смотреть ей в лицо.
— Говори! — потребовала она.
Хриплым голосом — скорбным, невыносимо печальным — Акива произнес:
— Они погибли, Кэроу. Слишком поздно. Они все погибли.