Удивительно, что по прошествии столь долгого времени Разгуту все-таки удалось отыскать брешь.
«Может быть, — подумала Кэроу, глядя на существо, — не так уж и удивительно, что самое неприятное событие в жизни отпечатывается в памяти ярче любой радости». Теперь она поняла, почему болью расплачивались за магию: боль сильнее удовольствия. Сильнее всего.
Сильнее надежды?
Перед глазами встал объятый смертельным огнем Лораменди, словно она сама была там: пламя пожирает трупы химер, которые колышутся в нем, подобно лоскутам выброшенной ткани, а Акива с башни наблюдает за всем этим, вдыхая насыщенный прахом ее народа воздух. Она помнила запах дыма, и подумала, что пепел все еще оставался на его коже, когда она целовала его.
Благодаря ей он остался в живых и совершил это.
И все-таки она не могла его убить, хотя он сам принес из Праги ножи и упал бы на колени, чтобы упростить ей задачу.
Она покинула его, и после всего случившегося расстояние между ними все увеличивалось и увеличивалось. Это было так несправедливо. Внутри поселилась ноющая пустота, ставшая теперь ее сущностью. Самая слабовольная часть ее души хотела ничего не знать о предательстве Акивы, вернуться назад, к ослепительному, ничем не омраченному счастью.
— Ты идешь? — спросил Разгут, протискиваясь сквозь пробоину в мире, половина его тела уже проникла в Эрец.
Кэроу кивнула. Оставшаяся половина тоже исчезла, и Кэроу, вдохнув сырой воздух, собралась с силами, чтобы последовать за ним. Счастья больше не было. Но, несмотря на страдания, теплилась еще надежда.
Что Бримстоун дал имя ей не просто из прихоти.
Что это еще не конец.
…продолжение следует.