В первую очередь, разумеется, о зубах: на кой черт они нужны?
Затем насчет второй двери. Куда она ведет?
Что именно представляли собой химеры и откуда они взялись? Есть ли на свете другие химеры?
И о ней самой. Кто ее родители и как она оказалась на попечении у Бримстоуна? Была ли она как тот первенец из сказки «Румпельштильцхен», которого родители отдали за долги? Или, может, ее мать поставляла Бримстоуну зубы, и однажды ее удушил змеиный воротник, а кричащий младенец остался лежать на полу в лавке? Кэроу придумывала десятки сценариев, однако правды так и не узнала.
Может, она рождена для другой жизни? Подчас Кэроу почти ощущала — вот она, призрачная жизнь, совсем рядом, дразнит ее. Чувство могло нахлынуть в любое мгновение — когда она рисовала или шла по улице, а однажды они с Казом танцевали медленный танец, и ей вдруг показалось, что ее руки, ноги, тело должны двигаться совсем не так. Совсем не так. Не так.
Но как?
Она достигла площади и пошла сквозь толпу, ступая в такт ритмам мистической музыки гнауа, уклоняясь от мопедов и акробатов. От пекущегося на жаровнях мяса валили клубы дыма, как от охваченных пожаром домов, мальчишки шепотом предлагали гашиш. «Фото! Фото!» — настойчиво и шумно зазывали одетые в традиционные костюмы разносчики воды. В некотором отдалении среди татуировщиц и уличных дантистов она заметила согбенную фигуру Изила.
Ежемесячные встречи с ним напоминали замедленный просмотр фильма об угасании человека. Бывший врач и большой эрудит, когда-то он отличался изяществом и утонченностью. У него были добрые карие глаза и шелковистые усы, которые он то и дело усердно разглаживал, как птица перышки. В лавку он являлся лично и решал вопросы с Бримстоуном за рабочим столом, но Изил не походил на других торговцев. Его приход всегда напоминал дружеский визит. Он любезничал с Иссой, баловал ее маленькими подарками — вырезанными из бобовых зерен змейками, жадеитовыми сережками, миндалем. Кэроу он дарил кукол, а однажды принес для них игрушечный чайный сервиз из серебра. Не забывал и про Бримстоуна: невзначай оставлял на его столе то плитку шоколада, то баночку меда.
Все это происходило до того, как его искорежило и скрутило под тяжестью ужасного выбора, который он сделал по собственной воле. С тех пор в лавку его не приглашали, и Кэроу встречалась с ним здесь.
При виде Изила у Кэроу сжалось сердце. Его согнуло вдвое, и лишь сучковатый посох из оливкового дерева не давал ему удариться лицом о землю. Синяки под ввалившимися глазами, вставные зубы, редкие замусоленные усы — у любого прохожего он вызывал сострадание. Для Кэроу, которая знала, как он выглядел всего лишь несколькими годами раньше, видеть его таким было невыносимо.