Мост был цел. Но верстах в двух за ним железнодорожный путь преградил какой-то завал. Ротмистр высунулся из будки остановившегося паровоза и в ярком свете лобового локомотивного прожектора разглядел кучу шпал и копошившихся возле нее людей. Это были стражники, час назад под командой вахмистра выступившие навстречу поезду пешком.
Но где же сам поезд?
Разобрав завал, двинулись дальше. Однако через сотню-другую метров пришлось остановиться опять и расчищать путь. Разобрали второй завал. И лишь теперь, наконец, увидели впереди длинную темную массу стоящего поезда. Это был он, злополучный «четвертый»! Без единого огонька, затаенно молчащий, безжизненный, будто всеми брошенный, он производил жуткое впечатление.
— Ну вот, господа, можно считать, что самые мрачные предположения наши все же сбылись, — нарочито громко, почти бодро сказал в темноту Леонтьев. — Поезд стоит, в воздухе пахнет горелым порохом… Как на поле боя!
— Погодите вы, ротмистр! — зло прошипел двигавшийся рядом полицмейстер. — Сейчас всё увидим сами… А каркать, говорят, и вороны умеют… Вот так-то, дорогой!..
Осторожно, посвечивая фонарями, продвигались они вдоль темного поезда. Вот и почтовый вагон, в котором под охраной солдат и кассиров-артельщиков перевозятся золото и деньги. Двери вагона открыты, часть окон выбита, в глубине вагона кто-то то ли молится, то ли тихо причитает…
— Ну, канальи!.. Ну, мерзавцы!.. Ну, висельники!.. Да я вас всех — в петлю, на каторгу, в Сибирь! Всех, всех!..
Голова и плечи Бухартовского неприятно тряслись. Обычно подтянутый, стройный, собранный, сейчас он являл собой жалкое зрелище. «Сдали нервы», — хладнокровно заключил Леонтьев и стал внимательно осматриваться вокруг.
Вот в тусклом свете фонаря появился какой-то ящик, — должно быть, в нем хранились деньги. Замок на ящике сбит, железная крышка погнута… На дне что-то белеет… Э, да это ассигнация! Рядом — на шпалах, на песке насыпи, на откосе — еще несколько таких же бумажек… Ротмистр набрал их целую пачку и так, держа перед собой, вернулся к вагону.
— Вот, можете полюбоваться, куда их? Жалкие крохи недавнего пира… Ох, скажу я вам, и попировали же здесь господа революционеры!
Полицмейстер сидел на ступеньке вагонной лесенки, уронив голову на ладони, и беззвучно раскачивался из стороны в сторону. Леонтьева он то ли не слышал, то ли слышать не желал; плечи его вздрагивали, из горла слышалось какое-то клокотанье. «Ну, этот нынче не работник, — огорченно вздохнул ротмистр, — придется распорядиться самому. И прежде всего организовать погоню…»