Хорошо утром на судне!
Артельщик тащит на камбуз продовольствие, из овощных кладовых тянет кисловатым, таким сельским, запахом соленых огурцов; в столовой, где еще светят плафоны и уже бегают солнечные блики от волн, моряки утренней вахты налегают на хлеб с маслом и кофе; юнга Шурочка Содова взбивает мыльную пену на линолеуме коридоров; динамик в опустевшей курилке, похрапывая, выдает в плотную синеву последние известия из Москвы, записанные на магнитофон двое суток назад; боцман Иван Николаевич на юте отчитывает какого-то моряка: матрос ты или кто? — а шлюпки на кормовом ботдеке поблескивают на солнце, неизменно напоминая старпому белыми своими бортами эмалированные тележки мороженщиц.
Утро начиналось как обычно…
В 08.00 старпом сдал вахту третьему штурману Алексею Петровичу Занадворову. Алексей Петрович родом был из кубанских казаков, имел холеные усы, а все головные уборы на его голове сидели с обязательным лихим креном.
Вот и сейчас он пришел на мостик в белом чехле, заломленном на правое ухо.
— Как спалось?
— Душновато. С утра соленый душик принял.
— Вот обсервация на пять двенадцать по звездам. Вот место на восемь ноль-ноль. Остальное без перемен: слева солнце, по курсу — Куба, сзади — сторожевик, а справа, сам понимаешь, Соединенные Штаты.
— Что, уже манхэттенская реклама была видна? — улыбаясь, спросил Алексей Петрович.
— Даже шикарные девочки в кадиллаках! Жаль, они ваших усов не видели.
— Ну, тогда бы совсем на Кубу не попасть, силком бы в Америку утащили… Какие ЦУ от капитана?
— Все то же: идти как шли, события фиксировать в соответствующих документах, на провокации не отвечать. Часам к десяти опять «Нептун» пожалует.
— Дальше в лес — больше дров, скоро еще чаще наведываться будут.
— Прошу убедиться, что мир на месте, и я пойду командовать авралом. Полную покраску надстроек будем делать.
Синий океан все так же легко, не раскачивая судна, колыхался до горизонта.
Зеленовато-желтые ленты саргассовых водорослей проплывали вдоль бортов.
Мир был на месте, и он был прекрасен.
— Н-да, сейчас бы животом кверху на пляже поваляться, — смачно потягиваясь, заметил третий штурман.
За старпомовской спиной кашлянули. Боцман, появившийся в проеме двери, доложил:
— Краску приготовили, кисти тоже.
— Э, боцман, я в штурманской не рассмотрел вас, что с вами случилось?
Щеки Ивана Николаевича усохли, глаза мутно поблескивали из черноты под бровями, а седые волосы, обычно аккуратно уложенные через лысину, жалкими клочками топорщились по сторонам. Снятую кепку боцман крутил в руках, наружной ее стороной, по привычке, обтирая проолифленные руки.