Увы, эта гостиница была не из тех приветливых гостиниц, где можно было подкрепиться, не из тех, что доставляли своими удобствами радость нашим дедам; эта гостиница будила мысли о бессмертии и пробуждала в памяти теорию, согласно которой ничто не может исчезнуть или быть уничтоженным, а все продолжает существовать, меняя лишь форму и материю; гостиница эта заставляла думать о метемпсихозе,
[10] точно так, как это было в те дни, когда собирали виноград на холмах римской Кампаньи.
Что касалось времени сбора винограда, то Гебдомерос отлично помнил эту пору, вовсе не такую простую, как могло показаться на первый взгляд.
В прозрачном осеннем небе, как белые изваяния, плыли огромные облака;[11] в центре каждого в позе в высшей степени величественной восседал бескрылый гений; в это время на балкон своего загородного дома выходил исследователь; покинув свою комнату со стенами, увешанными шкурами и фотографиями, изображавшими темные суда, кажущиеся чернильными пятнами на сверкающих белизной ледяных торосах, исследователь в задумчивости принимался разглядывать расположившихся на облаках бескрылых гениев; в его представлении возникали образы несчастных полярных медведей,[12] цепляющихся за дрейфующие айсберги, и его глаза наполнялись слезами; он вспоминал свои собственные путешествия, стоянки среди снегов, неспешное трудное плавание в холодных морях Севера. «Дай мне твои холодные моря, я согрею их в своих». Слава милости богов! Ибо их два! Да, их два божества: Нептун белый и Нептун черный, иначе говоря, бог Севера и бог Юга; и с этими словами черный простирал к своему белому коллеге обвитые водорослями руки. Гебдомерос давно пришел к заключению, что черная раса благороднее прочих, что, в определенном смысле, именно ее представители обладают наиболее великодушным сердцем и чувствительной душой. Он был знаком с некоторыми негритянскими живописцами, один из них на очередной официальной выставке привлек его внимание картиной, которая называлась «Кавказ и Голгофа». Смысл ее не совсем был ясен, но уравновешенная композиция работы послужила основанием для присуждения ей серебряной медали. Годом раньше этот же негритянский художник снискал уважительные отзывы картиной под названием «На месте преступления». Вместо банальной сцены супружеской неверности он изобразил маленькую собачку породы грифон, застигнувшую врасплох двух воробьев, клюющих с накрытого в саду стола вишни, предназначенные для хозяйского завтрака. Что касается «Кавказа и Голгофы», то здесь художник изобразил широкую пыльную дорогу, идущую вдоль скалы, столь невысокой, что простой кирки было бы достаточно, чтобы снести ее; всю скалу бороздили трещины, подобные морщинам, которыми Хронос покрывает лица старцев.