Шарлотта Белл, лежа в своей колыбельке в детской, чуть подрыгивала пухленькой розовой ножкой. Тут волноваться было не о чем. Вид спящих мистера и миссис Белл тоже не внушал опасений, вот только мистер Белл что-то тихонько бормотал во сне — уж не лихорадка ли у него… Впрочем, не обнаружив других тревожных симптомов, электронный мозг успокоил себя выводом что Белл-старший попросту пребывает в фазе быстрого сна[1].
Прошло несколько часов, и работы у Дома заметно прибавилось: нужно было всех разбудить, задать определенную температуру в ванных комнатах, проверить коммуникатор на предмет новостей, которые могли бы заинтересовать Беллов, подрегулировать крышу, чтобы давала больше тепла, поднять шторы на окнах…
Гэвин спустился вниз первым, причем явно не в самом радужном расположении духа. По некой таинственной причине он чувствовал себя так, будто его хорошенько встряхнули, после чего некоторые части тела встали не совсем на свои места. Несмотря на то, что сегодняшний день сулил немало интересного (после домашних занятий Гэвин собирался пойти в Учебный Центр — поиграть в жизньбол), мальчик недовольно хмурился. Он твердо помнил, что велел Дому поставить с утра его любимую музыку, а вместо этого пронзительный голос заорал ему прямо на ухо: «Подъем! Подъем!» Одним прыжком преодолев несколько последних ступенек, Гэвин влетел в столовую: рубашка не заправлена, носок спущен.
— Где все?
— Ваша матушка в душе, а отец меняет подгузник Шарлотте, — доложил Дом мелодичным женским голосом. — Ваша сестра…
— Ладно тебе, — перебил его Гэвин. — Не важно… Это был рито… рита…
— Риторический вопрос, — подсказал Дом.
— Сам знаю. — Гэвин уселся на стул и подтянул носок. — Да и вообще, чего ты здесь торчишь? Ты же прекрасно знаешь, мама терпеть не может машин в столовой.
— Я не машина, — возразил Дом.
— Еще какая машина, тупица ты этакий! Только без тела. — Мальчик поднял голову. — Так что давай-ка, отключайся.
После довольно продолжительной паузы зеленый огонек возле двери начал мигать и наконец погас окончательно. Гэвин снова нахмурился. Он знал, что машинам не полагается иметь собственный характер, если, конечно, это не запрограммировано хозяином. Но если бы его спросили, мальчик ответил бы, что этот Дом — упрямый и вздорный.
Отец Гэвина вошел в столовую с малышкой на руках и усадил ее на высокий стульчик. Гэвин поцеловал Шарлотту в лоб. Вообще-то он терпеть не мог всяких там нежностей, но младшая сестренка была исключением. Шарлотта вытянула шею, чтобы взглянуть на брата, и засмеялась, продемонстрировав очаровательные ямочки на щеках и ровный ряд белоснежных зубок.