Весь дрожа, он поднял правую руку, выставив вверх два пальца.
Испытывая отвращение, Коринф обошел его, остановился у доски, стер формулу и написал:
Почему был Нерон Нероном?
Потому что Нерон был Нероном.
Он положил мел, плюнул на пол и вышел из класса.
Коридор почти опустел; последние участники конгресса заходили в двери зала. У стола девушка складывала книжки стопками. Коринф подошел к ней:
— Помощь не нужна?
Он заметил, что разговор почти не возбуждал его. Девушка вспыхнула, взглянув на него.
— Тут немного работы. А разве вы не должны смотреть фильм?
— Пойдем на фильм вместе.
Девушка покраснела еще сильнее. Коринф оставил книги и спросил:
— Как тебя зовут?
— Карин.
— Норман.
Она вежливо подала ему руку.
— Какие у вас ледяные руки. Вы что, эскимос?
Смеясь, Коринф разглядывал темные брови, голубые глаза, нежную кожу.
На пороге класса появился Шнайдерхан. Он бросил взгляд на Коринфа и исчез за дверью в зал.
Испуганно закусив губу, Коринф посмотрел на Карин.
— Поссорились? — спросила она, продолжая складывать книги.
— Вроде того. Мой лучший друг. Мне не хотелось бы его презирать. В этом не было нужды. Ты не находишь, что иногда на действия не стоит обращать внимания, но стоит прислушаться к словам?
— Что вы хотите сказать? — Она подозрительно посмотрела на него.
— Я хочу сказать, если кто-то, к примеру, совершил… скажем, кражу со взломом. Не беспокойтесь, этот господин не совершал кражи. Но если кто-то совершил кражу и сказал об этом своему другу, то друг не считает его поступок таким уж плохим, потому что он все-таки друг и, собственно, тоже взломщик. Но если он начинает отрицать факт кражи, а друг знает, что кража имела место, то друг начинает его презирать. Не потому, что он украл, но потому, что своей ложью он предал дружбу.
— Если бы моя подруга совершила кражу, я бы сказала ей, что она должна вернуть все, что украла.
— Конечно. Но если украденное уже невозможно вернуть?
— Но ведь это всегда возможно?
Чуть улыбаясь, Коринф глядел на нее.
— Но если все уже продано, Карин?
— Тогда надо все выкупить.
Коринф помолчал.
— Я должен это обдумать, — сказал он.
Когда они вошли в зал, на экране гигантские пигмеи откусывали куски от жареных бутылочных тыкв и кенгуру; проектор стоял посередине, между рядами, и, освещенные мигающими джунглями, они отыскали свободные места сзади. Коринф положил руку ей на плечо.
— Но герр Норман, — прошептала она.
— Я боюсь темноты.
— Ну, вы даете.
Пигмеи охотно открывали рты перед камерой; один из них наблюдал со стороны, хихикая и небрежно держа за крыло курицу.
— Глядите, какой брезгливый, — сказала Карин.