- Нет.
- Не клеветник, лукавый обманщик, сластолюбец и двуличник?
- Нет, нет, нет и ещё раз нет.
- И гордыня тя не обуяет?
- Какая на хрен гордыня!
- Вот и прямая тебе дорога в наше братство.
- Иди ты! – испугался Сакуров. – А говоришь, что я не должен крякнуть?
- Все крякнут, но со временем.
- Со временем – это когда? Меня интересует моё время. Когда крякнет Мироныч – мне до лампы.
- Твоё время суть миг в летописи мироздания, обратная сторона какового есть целая вечность, преходящая из полустатического состояния в ускоряющуюся последовательность мгновений, - сказал Фома.
- Чтоб ты треснул! – разозлился Сакуров. – Если мы с тобой о такой же ерунде и раньше трепались, то я сам себя не понимаю!
- Раньше мы трепались о всяком, но особливо о нашем житье-бытье, - повторил Фома.
- Нашем – это чьём? Я про своё бытьё, например, всё и без тебя знаю.
- Да нет, мы о нашем.
- О вашем? – уточнил Сакуров.
- Да.
- Ну и что интересного ты рассказал мне про ваше житьё?
- Всякое. В частности, рассказывал я тебе про моих коллег, кои с тобой по соседству хозяйство ведут. Да о недругах ихних, каковые им в этом хозяйстве мешаются.
- Ну? Продолжай. Ведь я всё равно ни черта не помню из того, что ты мне в прежние разы рассказывал. Тем более что в мифологии я не силён, но послушаю про неё с удовольствием.
- А вот мифологию ты зря сюда путаешь, - обидчиво возразил Фома, - потому что она не причём. Есть, конечно, в ней кое-какие похожие на нашу деятельность толкования, но и только.
- Ну чё ты к словам цепляешься? – возразил Сакуров. – Мне ведь всё едино: что мифология, что теософия, что теория большого взрыва или ещё чёрт знает что, - я ни в чём таком особенно не догоняю. Короче, начинай поливать про свой быт и быт своих коллег с ихними недругами, но начинай по порядку, с крайней избы, где живёт старый хрыч Мироныч. Неужели и ему домовой по штату полагается?
- Домовой во всяком жилье полагается, - терпеливо пояснил Фома.
- Если во всяком – то вас тьма! – воскликнул Сакуров.
- Да, нас порядочно.
- Так что там про Мироныча?
- Есть у него домовой по имени Кирьян, вот кому жисть – не жисть, а сплошная малина.
- Это ещё почему?
- Да потому что ему в его хозяйстве ни один злыдень не мешается.
- Что ты говоришь, - пробормотал Сакуров. – И почему ему, Кирьяну твоему, ни одни злыдень в хозяйстве не мешается?
Константин Матвеевич примерно знал ответ, но хотел услышать его от домового.
- Правильно соображаешь, - сказал Фома. – Ваш Мироныч сам такой выдающийся злыдень, что другим в его избушке делать нечего.