- Пока дойдёшь, - сказал Фома, - экие хоромищи…
Его голос, доносящийся издалека, словно подтверждал размеры спальни, залитой ровным матовым светом. Ближе к Сакурову грани и плоскости обстановки были очерчены чёткими зелёными линиями, но чем дальше, тем больше теряли свою резкость, а уходя в конец перспективы, приобретали вид какого-то размытого рельефа, откуда, кряхтя и скрипя половицами, приближался домовой. При этом перспектива нарушала законы самой себя, поскольку дальние видимые пределы спальной много превышали ближние её размеры, а сам домовой при приближении уменьшался.
- Да, далековато будет, - согласился Сакуров, оттолкнулся правой ногой и поскользил навстречу домовому. Скользил Константин Матвеевич недолго, но вскоре оказался перед домовым, который, в свою очередь, оказался трёхколёсным чайником с нарисованным ртом под всамделишным носиком.
- Фома, ты? – на всякий случай уточнил Сакуров.
- Он самый, – ответил чайник неподвижным ртом, выпростал откуда-то руку и почесал под крышкой. Роста таинственный собеседник достигал подмышек нормального человека. Пузатость имел умеренную, колёса эллипсовидные.
«А что, домовой как домовой», – мельком отметил Константин Матвеевич и спросил: – Куда идти?
- За мной, – велел Фома, крутанулся на месте, выпростал другую руку, и, размахивая обеими на манер конькобежца, покатил прямо наискосок, равномерно приседая во время вращения эллипсовидных колёс. Сакуров ещё раз оттолкнулся ногой от паркета и поскользил за Фомой, зачарованно любуясь на зелёные блики, играющие на паркете, металлических боках домового и стеклянных фрагментах старинной резной мебели. Движение домового сопровождалось характерным велосипедным звуком с регулярным постукиванием при каждом приседании, которое получалось из-за несколько оригинальной конфигурации колёс. Сакуров двигался со звуком равномерно ползущей по полу полотерной швабры. Не говоря лишних слов, оба выкатились из спальной и въехали в зал, где тоже стояла антикварная мебель и тоже висела огромная люстра, отсвечивая уже синеватым по белому лепному потолку. То, что потолок белый, Константин Матвеевич догадался, то, что лепной – увидел. Ещё он увидел, что по лепнине ползают какие-то твари и энергично её обгрызают. Причём делают это крайне неаккуратно, роняя маленькие и большие куски штукатурки на пол.
- Вот тебе и злыдни, – представил тварей Фома. Часть злыдней сорвалась с потолка, и засуетилась по полу, мешая движению Сакурова. Злыдни походили на детские барабаны с ножками-колокольчиками и ручками-палочками. Ручек было две, ножек – множество, головы отсутствовали. Эти злыдни довольно резво передвигались с помощью своих ножек-колокольчиков. Иногда настолько резво, что, подпрыгивая, они переворачивались или становились на бок и катились, куда придётся. Перевернувшись, злыдни не тушевались, но отталкивались от пола палочками и снова становились на свои колокольчики.