Я обиделась, потому что я и так хорошо училась. И не виновата, что мне нравится Сережка. Пусть ему не нравлюсь. Сейчас не нравлюсь, а потом понравлюсь. Все это я сказала ему. И Сережка нашел мудрое решение — мы не будем дружить, но будем друзьями. То есть товарищами.
Это было почти победой, я гордилась собой. Но Ната меня побранила — я ей все рассказываю, а она мне не все. Считает маленькой, хотя разница у нас в два года.
— Девочка не должна первой предлагать дружбу, — сказала Ната.
— Но, — возразила я…
Ната не стала слушать. Она стала воспитывать меня. Словом, я поняла: девочка должна ждать, когда мальчишка сам скажет ей о дружбе. Я не согласилась — как бы тогда Сережка узнал, что я хочу с ним дружить?.. Но Ната сказала, что я просто девчонка и ничего не понимаю.
«И пусть не понимаю, — решила я. — Зато мы с Сережкой друзья, как товарищи».
Мне было очень хорошо с Сережкой. Ему со мной, наверное, тоже. Он все чаще уводил меня в парк, в лес, на пруд или в Москву, на шумные улицы. Мы говорили и говорили о своих учителях, о своих классах, кружках, вечерах. И о книгах, и о фильмах, А иногда молчали, продираясь сквозь лесную чащу или людской поток на московских улицах. Через дорогу Сережка вел меня за руку, как старший. Он так ко мне и относился — покровительственно, добро. Смотрел, чтобы кто ненароком не обидел, не толкнул, чтобы со мной чего не случилось.
А я любила дразнить его. То затеряюсь в гуще улицы — мне нетрудно, я маленькая. То нарочно повисну на суку, где-нибудь повыше, чтобы он меня спасал. То тонуть в пруду стану. Да мало ли чего можно выдумать! Сережа скоро понял, что я нарочно, но все равно волновался — озорство могло окончиться бедой. За эти проделки Сережка звал меня «вредной».
Летние месяцы пролетели. Пошли мы в школу, стали реже видеться. А я уже не могла без Сережки. Все на свете становилось неинтересным. Учились мы в разных классах. Он — в десятом, я — в восьмом. Стала я запускать уроки, стала неважные отметки получать.
Сережка ничего не говорил. Может, и ему без меня было теперь все неинтересно. Только стал он после школы приходить к нам, мы вместе уроки делали. Он — свои, я — свои. Только он успевал еще в мои тетрадки заглядывать: то укорит за грязь, то заставит заново задачу решать.
Сам он хорошо знал и математику и физику. Увлекался радиотехникой, занимался в радиокружке. И я за ним. Скоро мы уже вместе ходили в кружки, вместе выполняли его комсомольские поручения, читали одни книги. Ходили на каток или катались на лыжах.
— Сережка, — спросила я один раз, — мы с тобой еще дружим как товарищи?