Я увлеклась, только теперь как бы увидела нашу неприметную и большую работу. Сколько разведчиков пошло на службу к немцам ради того, чтобы иметь возможность заглянуть в секретную документацию или выспросить по дружбе у штабиста, когда и в каком месте будет выброшена группа. До поры, до времени, а может, и до конца войны, о том, почему эти люди с немцами, знают единицы. Народ считает их продажными, чурается, а порой оскорбляет. Предатель — ненавистнее самого врага. Эти люди терпят, молчат и делают свое великое дело. А ведь они девчонки и мальчишки — моего возраста, или серьезные люди, отцы семейств, или старики, прожившие кристально чистую жизнь. Но когда надо для Родины — они идут на все.
Примерно неделю спустя я приняла радиограмму, от которой хотелось петь и плясать.
С шумом скатилась по лестнице вниз, влетела в распахнутую дверь, обняла оторопевшего Степана и поцеловала.
— Поздравляю нас, Степан — вас и себя! Читайте.
Степан пробежал глазами сначала по листку, потом прочитал каждое слово в отдельности и опять все снова вместе. На клочке бумаги было расшифровано:
«Группа встречена полностью. Обезврежена. Поздравляю успехом».
Степан сложил на груди свои могучие руки и тихо-тихо произнес:
— Это большая награда, Марина. Спасибо.
— Здорово, да? Знаете, Степан, я всегда думала, что, наверное, очень приятно получить какую-нибудь награду.
Маленький листок радиограммы я прижала обеими руками к груди и дрогнувшим голосом, совсем тихо прошептала:
— Это очень большая награда.
— Вера! — во весь голос позвал Степан жену. — Где ты, Вера? Давай что ни есть на стол — праздник сегодня!
Скоро вошла Вера, неся в руках чугунок с дымящейся картошкой. Милое лицо ее было светлым и грустным.
— Что, — спросила она, — или наших слышно?
Наших еще не было слышно. Но фронт заметно приближался. Заметно по тому, как спешно отступали вражеские соединения за Днестр и укреплялись на том берегу. Как увеличивался поток каких-то странных беженцев, и прибавлялось машин и повозок с ранеными. Как суматошно и растерянно металась огромная семья Василия и светились затаенной радостью глаза Лизы, ожидавшей с советскими войсками мужа.
Несколько дней назад, возвращаясь домой, у порога я наткнулась на чью-то обувь. Кто-то пришел чужой? Еще в сенях я услышала громкий разговор и, открыв дверь, поняла, что речь шла обо мне — увидев меня, все замолчали. Я спокойно, как будто ничего не случилось, поздоровалась. Кроме сидевших за столом Василия и Лизы, на лавке у двери раскрасневшаяся, сердитая, видно, еще не остывшая от шумного разговора, сидела жена старшего брата Нюра. Никто не ответил мне. Лиза спрятала глаза, нагнувшись к сидевшему у нее на коленях сыну. Василий посмотрел на меня зло и тоже отвел взгляд в сторону. Молчание длилось недолго. Нюра вдруг быстро вскочила с лавки, подбоченилась и, наступая, закричала неожиданно визгливым пронзительным голосом: