Когда Василия увели, полковник сказал:
— Есть для вас и повеселее новость, Маленькая.
Я замерла — вдруг в отпуск, в Москву, хоть на один день.
Полковник сказал:
— Вам присвоено внеочередное звание — старшина. Это раз. А второе — вы представлены к награждению орденом Красная Звезда.
— Служу Советскому Союзу!
Подумать только, у меня будет орден, Красная Звезда. Не маленькая звездочка на пилотке, а большая красная пятиконечная звезда на груди.
Возвращалась из штаба вместе с Прищуренным. Он не поспевал за мной — так меня несли ноги от радости. Хотелось скорей к девочкам, поделиться, выговориться. Прищуренный то и дело окликал меня:
— Я ведь старик, Оленька, пожалей!
Я смеялась, ну, какой же он старик! Совсем молодой, свой парень, только вот годы… И мне было жаль, что Прищуренному уже тридцать пять. Молодым быть лучше.
Он догнал меня и взял под руку. Я опять смеялась — трудно мне приноровиться к его длинным ногам. Был весенний полдень, солнце слепило и ласково грело. И хотелось беспричинно смеяться. Собственно, когда у тебя хорошее настроение, для смеха всегда найдутся причины. Я уже придумывала, что бы это такое выкинуть сегодня с Максимом — мы опять измываемся над ним, — что-нибудь такое, чего еще не было.
— Послушай, Оленька…
Подполковник замедлил шаг, посмотрел на меня сверху вниз своим прищуром. Казалось, он колеблется. И это было странным потому, что подполковник Киселев никогда не колебался: если надо — надо.
— Дело такое… У тебя еще полтора месяца отдыха. Если ты не захочешь, тебя не пошлют. Но майор Воронов…
— Какое отношение имеет ко мне майор Воронов?
— Ты же разведчик, Оленька, — упрекнул Прищуренный, — вырабатывай в себе терпение. Так вот, майор Воронов просил поговорить с тобой. Его квадрат — белое пятно. Сведений оттуда не поступает…
— Я пойду с Таней и Максимом?
— Нет. Ты пойдешь с другим разведчиком. Опытным.
Я нахмурилась, мне так хотелось идти с моими друзьями. Я их знала, могла на них положиться во всем. А новый… Кто его знает, какой он, не окажется ли Василием? Я понимала, что Василий — редкий выродок. Но достался же он мне!
— Прежде чем согласиться, подумай хорошо. Задание трудное. Всего две недели назад там арестована группа.
«Оля, подумай — будет очень тяжело, могут арестовать так же, как и тех, что были перед вами. Земля чужая — это тебе не Украина, где свои люди кругом. Арестуют, будут бить и пытать, мучить… И никто не сможет помочь… а тебе всего восемнадцать лет, жить-то хочется?..
А разве им не хотелось жить — тому пленному молоденькому офицеру, которому тоже не больше восемнадцати, помнишь, Оля, его — босого на снегу, в одних брюках и рваной майке, протягивающего консервную банку, помнишь его синие чистые глаза, как синее свободное небо, и совсем мальчишеский вьющийся чуб?