– Да, я слышал об этом, не помню где и не помню от кого, но слышал. Правда, говорили, что были попытки сопротивления, даже вооружённого, побегов, чуть ли не массовых, что город был готов восстать…
– Чушь! Про город ничего не знаю, а только сидели мы в машинах и вагонах как мыши. Никто не пикнул. Настолько всё было сделано быстро, чётко, я бы даже сказал, не по-русски профессионально, мы очнулись, уже когда переехали границу между станцией Маньчжурия и станцией Отпор, то есть уже в СССР. Но и то, что значит – очнулись, просто поняли, что для нас настала другая жизнь! Сопротивление! Какое там?!
– Значит, не было сопротивления?
Гога хмыкнул, разглядывая фляжку.
– Не было, Михаил Капитонович! Не было никакого сопротивления.
– Забавно!
Гога поднял глаза.
– Забавно?
– Забавно, – подтвердил Михаил Капитонович. – Заманили вас, как вот эту рыбу в мордушу… – Только оглушили уже потом.
Они замолчали.
– А много харбинцев, – спросил Михаил Капитонович, – разделили вашу участь?
– Почему нашу? А вашу?
– Ну, я – особый случай! Я с ними боролся ещё в Гражданскую.
– Так многие боролись! Не знаю… по слухам…
Михаил Капитонович вздохнул:
– Вот именно что по слухам.
Гога играл фляжкой и разглядывал её.
– А откуда она такая? Я по коже вижу, что – старая.
– Считайте – старинная. Подарок.
Гога глянул на Михаила Капитоновича.
– Подарок леди Энн… А в Сусумане было много харбинцев? – поменял тему Михаил Капитонович.
– А расскажете? – кивнув на фляжку, спросил Гога, ещё раз взвесил её в руке и разлил водку.
– Расскажу. Потом. Так что с харбинцами?
– Я не встречал. Опять-таки по слухам, основную массу вывезли то ли на Урал, то ли за Урал.
– М-да! – промолвил Михаил Капитонович. – Горбушу откроем?
– Нет! – уверенно сказал как отрезал Гога. – После освобождения я наелся консервов во как! – И он провёл ребром ладони по горлу. – Лучше уж рыбку доедим, всё же свежая.
– Так остыла…
– Не страшно! Через пять минут она превратится в заливное, в желе, с детства любил.
– А как насчёт картошки?
– Вот это – давайте!
– Да уж! Раз обещано!
Они встали и пошли в разные стороны собирать выброшенные рекою на берег сухие дрова.
Поручик Сорокин под левой скулой почувствовал что-то твёрдое и попытался открыть глаза. Открылся только правый, и Сорокин увидел вертикально стоящий перрон. Он смотрел этим открывшимся глазом и не мог понять, как люди могут ходить по вертикально стоящему перрону, то есть он видел, что по перрону ходят люди как по вертикальной стене.
– Ваше благородие! – услышал он над головой. Он попытался пошевелиться и застонал от боли. В этот момент перрон опрокинулся, и оказалось, что люди ходят правильно. Он понял, что лежит щекою на льду и его кожа под левым глазом ничего не чувствует.