И как выбираться? Хм, странно… Одежда с доспехом на месте, нет только пояса с мечом.
Мои размышления прерывает раздавшийся из дальнего угла глухой кашель и невнятное бормотание. От неожиданности вскакиваю на ноги и принимаю оборонительную стойку. Ешкин кот, у меня же меча нет! Всматриваюсь внимательно в оживший угол и с удивлением обнаруживаю, что это костлявая, давно не мытая, со спутанными, грязными лохмами старуха. Медленно приближаюсь к ней. За пару шагов в нос бьет такое амбре… Хотя пробудь и я столько же в камере (судя по всему, долго), благоухал бы не лучше.
– Как давно ты здесь? – интересуюсь, останавливаясь в паре шагов от нее.
– Ой, милок, я уже и со счета сбилась, – жалобно начинает она, – здесь же даже окошка нет, неба не видно…
– А где тебя схватили? – перебиваю ее.
– Да в лес за ягодами вышла, там они меня и поймали, прок…
Хм, и чего она замолчала?
– Деревня у вас большая и как она называется? – задаю я вопрос и делаю шажок вперед.
– Деревня? – нервно переспрашивает она и через пару секунд продолжает: – Нет, маленькая, милок, всего пятьде… тридцать дворов. Родниками кличут.
Действительно, маленькая, просто крошечная, деревня.
– Знаю, знаю, – соглашаюсь я, – у вас еще живет трактирщик Гнил, такой высокий, голубоглазый, он отличное пиво варит…
– Да, – трясет головой старушенция, – знаю я…
Она не успевает договорить – делаю последний рывок и, резко выкинув руку вперед, хватаю лжестаруху за горло, поднимаю и впечатываю в стену. Она пытается разжать мои пальцы.
Не нравятся мне такие методы, но куда деваться?
– Если врешь, то делай это лучше, – холодно говорю ей, – а теперь выкладывай, кто ты такая?
– Милок, – хрипит она, – ты ошибся! Что я тебе сделала?
Внимательно ее оглядываю. То, что я принял за лохмотья, оказалось местным аналогом маскхалата моего родного мира. Значит, скорей всего, она не та, за кого себя выдает.
– В твоем рассказе слишком много ошибок, – чуть сильнее сжимаю ее горло, – повторяю вопрос: кто ты такая?!
– Травница я! – бубнит старуха. – Чего ты ко мне пристал?
– Ах, травница?
Она пытается кивнуть, но мои пальцы на ее шее мешают это сделать. Руку начинает покалывать.
Обычно такая реакция появляется на чары. А значит…
– Сними морок! – приказываю я, вдавливая когти ей в кожу. – Иначе ты труп.
Ее лицо начинает оплывать, меняться… Вместо сморщенной кожи появляется юная, бархатистая. Старческие, тусклые глаза превращаются в огромные, яркие, миндалевидные, обрамленные пушистыми ресницами. Нос картошкой преображается в греческий, а тонкие губы разглаживаются и наливаются цветом. Лицо приобретает сердцеобразную форму, пышные локоны, из-под которых выглядывают острые кончики ушей, спускаются до плеч.