. Следовательно, прежнее его пребывание на московском подворье старицкого князя не рассматривалось как тюремное заключение: с ним еще считались как с посланцем князя Андрея, хотя и держали под охраной. Кроме того, сохранился ответ великой княгини Елены «княжь Андрееву Ивановича боарину, князю Федору Дьмитреевичу Пронскому, да диаку Варгану Григорьеву»
[634]. На этом основании историки обычно делают вывод о том, что великая княгиня вела переговоры со старицким боярином; А. Л. Юрганов заключил даже, что они велись в «обстановке миролюбия»
[635]. Однако при более внимательном изучении ответных «речей» Елены Глинской возникает немало вопросов.
Текст «речей» правительницы дошел до нас в составе комплекса документов, отразивших кульминационный момент противостояния великокняжеского правительства с удельным князем накануне его бегства из Старицы. Хотя ссылки на архивное дело, о котором идет речь[636], неоднократно встречаются в работах историков[637], оно ни разу не становилось предметом серьезного анализа. Исследователи вполне доверяли публикациям этих документов в изданиях первой половины XIX в. (в «Собрании государственных грамот и договоров» и «Актах исторических»), но, как выясняется, напрасно! Издатели XIX в. при передаче текста документов не отразили имеющиеся в них многочисленные исправления, что создает ложное впечатление о характере опубликованных ими источников. Кроме того, один из документов остается до сих пор не изданным.
«Ответ» великой княгини Елены старицкому боярину кн. Ф. Д. Пронскому и дьяку В. Григорьеву занимает первые пять листов архивного дела[638]. При знакомстве с рукописью выясняется, что перед нами — черновой набросок «речей» правительницы посланцу удельного князя: над строкой сделано несколько вставок, которые при публикации документа почти 200 лет назад были внесены издателями в текст без каких-либо оговорок[639]. Поэтому мы не можем быть уверены, что эти слова действительно были произнесены, а не остались в виде чернового наброска после того, как переговоры были прерваны, а кн. Пронский из посланника окончательно превратился в узника.
Следом за «ответом» правительницы помещены «речи» князя Андрея Старицкого, которые Федор Пронский должен был передать великому князю и его матери — великой княгине (л. 6–9)[640]. В отличие от первого документа, список «речей» удельного князя представляет собой беловую рукопись, без каких-либо исправлений или помет. Это и понятно: текст наказа, по которому посланник должен был говорить, был доставлен им в Москву и, вероятно, конфискован — сразу или позднее, перед заточением Пронского в Свиблову башню, — а впоследствии приобщен к «делу» старицкого князя.