Ему не довелось привести в исполнение свою угрозу Евно Азефу. Через несколько минут, когда растерянный хор еще собирался с силами, чтобы пропеть:
Воздайте Господу славу имени его;
поклонитесь Господу
в благолепном святилище его!
и спеть это так, чтобы не вызвать недовольства привередливого небритого меломана в военной форме, в бараке появился разъяренный штурмфюрер фон Пиллад, ведя перед собой спотыкающегося Азефа. За ними шли растерянные конвоиры, опустив головы в рогатых касках. Карабины висели за их спинами.
Хор замер в страшных предчувствиях.
— Кто приказал отправить этого заключенного на штрафной двор? — спросил фон Пиллад. — Я спрашиваю, кто это сделал?
— Это сделал я, господин штурмфюрер, — признался вахмистр Бекст, но в голосе его звучала некоторая дерзкая усмешка, словно бы говорившая начальнику: «Ну я это сделал. Не нравится? А что ты. мне сделаешь? Я здесь для этих дохляков Бог и король, как бы это тебе ни претило, сопляк. Ты еще в пеленки ссался, а я уже за кайзера Вильгельма в бой ходил!»
Фердинанд Бекст действительно принимал участие в Первой мировой войне. Правда это было или нет, но Фердинанд в подпитии не раз рассказывал товарищам по команде, что он был в окопах вместе с будущим фюрером и даже, было дело, спас этого сосунка, когда французы на немецкие позиции танки пустили. Фердинанду не особо верили: «Ты, браток, пиво сквозь зубы соси да пальцы особо не разгибай с подсчетами своих услуг фюреру, вот и проживешь долго и счастливо, а то ведь смотри, кого гестапо берет, тот назад не возвращается, а тут и сажать никуда не придется, сунут в толпу кацетников, и тогда худей, Ферда, может быть, женщинам нравиться станешь. Если, конечно, до конца срока продержишься».
Но только очень может быть, что какая-то правда в словах Фердинанда была, потому что в гестапо его не забирали и даже в начале года прислали медаль «За храбрость». Не Железный крест, конечно, но все же, все же… В лагере Фердинанда Бекста уважали, оттого его порой и заносило.
Только на штурмфюрера это наглое признание Бекста особого внимания не произвело. Лишь кивнул головой, как бурш, которого на дуэль вызвали:
— Благодарю, солдат!
После чего без особой торопливости достал маленький пистолет «вальтер» и так же неторопливо прострелил наглому вахмистру его арийскую рыжую, но оттого не менее глупую башку.
Наклонившись над хрипящим вахмистром, фон Пиллад удовлетворенно кивнул, выпрямился и посмотрел на хористов, чей строй уже потерял свою стройность. На него со страхом смотрели серые лица лишенных будущего людей, фон Пиллад знал это лучше остальных. Все они гонялись за пылью, сердца ввели их в заблуждение, и никто из них не мог освободить души и сказать: «Не обман ли в правой руке моей?» Фон Пиллад даже не стал говорить им, что он, и только он, является хозяином душ, живущих в лагере людей. Это было ясно и так.