— Нет, спасибо! Все нормально.
— Хорошо! Если что-то потребуется, позовите меня. Я все время буду здесь неподалеку.
— Спасибо.
Она пошла дальше, унося с собой вежливое, испуганное лицо. Я ее не убедил. Впрочем, у меня не было такой задачи. Я не собирался никому объяснять, что, готовясь к полету, не ел уже более двадцати четырех часов и не пил также часов восемь, не меньше. Потому как знал: если в полете у меня возникнет потребность облегчить организм, то помочь мне в этом вопросе будет некому. А даже и окажись рядом друг, что это изменит? Ну, не станем же мы устраивать физиологическое шоу, на глазах у всех пассажиров? А тащить в самолетную уборную мою неуклюжую коляску — вариант совсем скверный — задействовать придется весь салон. Так что оставалось уповать только «на воздержание», причем во всех его формах. Я уже, правда, немного созрел для туалета, и сильно хотел пить — в горле все пересохло. Но, полет длится всего одиннадцать часов, ну еще плюс часа полтора-два на взлет и посадку. Нужно просто немного подождать. А ждать и терпеть я умею. Времени и возможностей научиться этому, у меня было предостаточно. В общем, все шло нормально.
Стюардесса отошла и я вновь закрыл глаза. Нужно было со смыслом прожить эти неизбежные часы пребывания в самолете. Читать я не мог, во-первых, у меня ничего для этого оказалось. Я летел один, а потому взял с собой только самое необходимое. Я даже отказался захватить посылку для Паши с Лидой. А, во-вторых, в моей коляске не то, что читать, просто лежать было неудобно. Мне оставалось только одно — вспоминать и размышлять.
Для этого сейчас был самый подходящий момент.
Странно у меня все сложилось. По прогнозам врачей я должен был умереть много лет назад. Не умер.
Что-то не сработало.
Обреченный на неподвижность, на вечную зависимость от кого-то, на скуку и одинокое беспомощное умирание в каком-нибудь забытом Богом и государством доме призрения я, тем не менее, сам, без сопровождающих, летел на высоте десяти тысяч метров через океан к друзьям, живущим на другом континенте.
Опять что-то не сработало.
Или наоборот, сработало «вопреки»?
А для чего?
Было о чем поразмыслить.
И пока я перемещался в пространстве, память унесла меня в прошлое.
За весь свой «санаторный» период я еще один раз «погостил» у родителей. Мне тогда было четырнадцать. Наступало лето. В санатории, в нашем отделении, грянул капитальный ремонт. На время ремонта всех детей решено было выписать по домам.
Я стремился домой, а мои родители не хотели меня забирать. Врачи несколько раз посылали телеграммы близким, чтобы за мной приехали, но близкие никак не реагировали. Это было непонятно и тревожно, потому что мой дом находился от санатория на расстоянии двух трамвайных остановок. Заканчивался учебный год. Все дети разъезжались по домам. Что со мной делать дальше никто не знал. Уезжала моя подружка Наташа. Она тоже считалась старожилом санатория — лечилась от туберкулеза позвоночника. Будучи совсем детьми, мы лежали в одной палате. Детей до восьми лет, клали вместе, и никто не обращал внимания на пол ребенка. Я в такой палате, для «маленьких», пролежал до десяти лет.