— Лампасы на теле резали, погоны гвоздями к плечам прибили… И сожгли с другими в зимовье старом… Живьем в огонь бросили…
Урядник глухо зарыдал, проглатывая слезы. Казаки глухо заворчали, а Семенов наклонился над схваченным большевиком.
— Так вот ты какой, Лазо… — с удивлением в голосе протянул атаман, склоняясь над лютым врагом. В груди закипала ненависть, бурля и клокоча. — А ведь я не забыл, как ты моих казачат два года назад в мае порешил! В пласты нарубили их, по приказу твоему!
— Будто ты наших пряниками кормил?! — огрызнулся Лазо, смотря с вызовом. Страха на лице не было, одна ненависть.
— Так не первым я начал, — с нехорошей улыбкой отозвался атаман. — Когда станцию Маньчжурию взял, я всех ваших отпустил, пусть и в запломбированном вагоне, одного Аргуса расстрелял. А ты со своими антихристами, кои анархисты, живым ни одного казака не брали, всех в Даурии истребляли, и беспомощных, и раненых. По твоему приказу, сволочь!
— Сам ты тварь! Тьфу!
Лазо извернулся и плюнул, попав слюною прямо на китель. Казаки всколыхнулись, протянув руки, но Семенов хоть с трудом, но их остановил, не дал разорвать большевика в клочья. Взял тряпку, что подал ему машинист, старательно вытер плевок. Приказал:
— Забейте ему в глотку, чтоб не орал!
Казаки навалились, запихав кляп, и с яростным нетерпением посмотрели на генерала, ожидая, какое тот примет решение. Семенов недолго помолчал и заговорил глухо, но твердым голосом, вынося свой жестокий приговор, каких он вынес немало за безумные годы гражданской войны:
— Если отправим эту тварь в Хабаровск, то нас наградят, станичники. А его отправят за Урал. Отъестся там, отогреется и обратно вернется, с нас кровя пущать. Любо вам такое?
— Не любо! — дружно заворчали бородатые и степенные казаки, зло выдыхая воздух.
— А потому, — атаман повернулся к щуплому уряднику, — бери эту сволочь, и раз он наших в огне жег, то в топке паровозной его и спали. Как чурку. По вору и мука. Огня хватает?
Вопрос был задан машинисту, и тот утвердительно качнул головой. В глазах не было жалости, одна голимая злоба. И атаман глухо заговорил снова, внушительно цедя слова:
— Не поймали мы никакого Лазо! Не споймали, и точка! Не было его здесь! И не трепитесь. А то все под трибунал за эту сволочь пойдем. И не стойте столбами, тащите его в топку!
Кова
— Кажись, настигли, вашбродь. — Голос старика дрожал от радости. — Как раз на «Чертовом кладбище» и настигли. Тимоха Волоков их сюда привел, как и удумал, стервец.
— А чего утром-то двинулись? В тумане?
— Так не видно его. А при свете ни один человек в здравом уме не пойдет, жуткое оно. Видишь, даже гнуса здесь почти нет…