– Я могла отдать картину на хранение тебе, и проблема бы решилась.
– Во-первых, – продолжила Симка защищать моего врага, – Клим Шелаев не знает о моем существовании, да если бы и знал, почему он должен доверить постороннему человеку то, что имеет для него определенную ценность?
– Какую?
– Например, память об отце.
– Ерунда.
– О-о-ох, – театрально протянула Симка. – Мы понятия не имеем, что у него там в душе.
«Я никогда не спрашивал у женщины разрешения, но…»
– Имеем, – уверенно произнесла я и горячо добавила: – Кошмарный ад.
Она засмеялась, а успокоившись, с иронией сказала:
– Ну он же дал тебе ключи. Можно приходить и смотреть.
– Все его поступки – месть Эдите Павловне. Представь, как бы Шелаев радовался, если бы я ходила и смотрела на портрет. Одна из Ланье по собственному желанию навещает его квартиру… Какое удовольствие он бы испытывал только от одной мысли об этом.
– Мне так жаль, что я его не увижу, – задумчиво ответила Симка.
После разговора я еще почти час лежала на кровати и перебирала фразы. Я их складывала стопочкой, раскидывала в стороны и вновь собирала. Я делала из них ступеньки, и они вели вверх, строила колодец, и тот гулким эхом тянул вниз, на глубокое дно… «Вот в таком колодце мне и придется лежать, если однажды Эдита Павловна узнает, что я ходила в гости к Шелаеву», – сделала я вывод и прогнала воспоминания прочь.
Наверное, первый раз я серьезно задумалась о платье. Если на вечере будет Симка, это же совсем другое дело… Я подошла к шкафу, оглянулась на тумбочку, вспомнила черные и белые камни кольца, подаренного мне Шелаевым, и с удовольствием подумала: «Я не надену тебя, даже не надейся». Если б в эту минуту рядом оказался Клим, я бы посмотрела на него с подчеркнутым вызовом. «У вас все же нет власти надо мной. Ни капельки. Я свободна от ваших стратегических планов, от…»
В дверь постучали, а затем она медленно открылась, и в мою комнату, не дожидаясь ответа, неторопливо зашел Семен Германович. Я никак не ожидала его увидеть и поэтому замерла, не меняя позы. «Похоже, в моей жизни наступила черная полоса. Очень жирная и очень черная», – тяжело прошагала мрачная мысль, я приготовилась к худшему.
Дядя выглядел по-домашнему, но в то же время торжественно. За первое впечатление отвечала красно-коричневая вязаная жилетка, за второе – белая накрахмаленная рубашка. В руках он держал коробку, обернутую зеленой бумагой.
– Не помешал? – спросил Семен Германович, глядя на меня напряженно и внимательно, но выражение его лица оставалось спокойным и мягким.
Развернувшись, я помотала головой: